Многие из нас стали «большими девочками» на каникулах, с другими это происходило уже в лицее, и мы по очереди ходили в стоявшую во дворе уборную, где те, кто достиг этого рубежа, восседали, как королевы, дающие аудиенцию своим подданным. Мы приходили «посмотреть на кровь».

Но вскоре девочку постигает разочарование: она видит, что не получила никаких преимуществ, жизнь идет своим чередом. Единственное новшество – это повторяющееся каждый месяц нечистое событие; некоторые девочки, узнав, что им суждено терпеть это всю жизнь, часами плачут; но больше всего их возмущает, что их постыдный изъян известен мужчинам: им хочется, чтобы унизительное положение женщин хотя бы для мужчин было скрыто покровом тайны. Не тут-то было! Отец, братья, кузены – словом, все мужчины знают и даже иногда шутят по этому поводу. Именно в такой момент у девочки возникает или обостряется отвращение к своему слишком плотскому телу. Первое удивление проходит, но неприятные ощущения остаются: девочке каждый раз противен пресный тухловатый запах, похожий на запах болота или увядших фиалок, неприятен вид крови, подозрительной, отличающейся по цвету от крови из детской царапины. Днем и ночью ей приходится помнить, что нужно переодеваться, следить за своим бельем, простынями, решать множество мелких, неприятных практических проблем; в экономных семьях гигиенические салфетки каждый месяц стирают и прячут в бельевой шкаф, значит придется отдавать эти следы собственных выделений в чужие руки – прачке, прислуге, матери, старшей сестре. Ватные прокладки, которые продаются в аптеках, в коробках с цветочными названиями – «Камелия», «Эдельвейс», – после употребления выбрасывают; но в путешествии, на курорте, на экскурсии от них не так-то просто отделаться, ведь бросать их в унитаз категорически запрещено. Юная героиня «Психоаналитического дневника», переведенного на французский Кларой Мальро, описывает, какой ужас ей внушали гигиенические салфетки; в дни менструации ее смущает даже присутствие сестры и она соглашается раздеваться только в темноте. Этот стесняющий, неудобный предмет может упасть, если сделать резкое движение, и это еще унизительнее, чем потерять штанишки посреди улицы: эта жуткая перспектива иногда порождает психастенические мании. Коварная природа распорядилась так, что недомогания и боли нередко начинаются уже после кровотечения, которое девочка может и не заметить; часто месячные у девочек нерегулярные, они могут начаться неожиданно, на прогулке, на улице, у друзей; они рискуют – как некогда г-жа де Шеврез[304] – запачкать одежду или сиденье; одной этой опасности довольно, чтобы жить в постоянном страхе. Чем сильнее отвращение девушки к этому женскому изъяну, тем тщательнее она должна следить за собой, чтобы случайно не попасть в страшно унизительную ситуацию или избежать обидного конфиденциального замечания.

В шестнадцать лет, когда однажды утром у меня началась менструация, я очень испугалась. Вообще-то, я знала, что это должно случиться, но мне было так стыдно, что я полдня пролежала в постели. В ответ на все вопросы я только твердила: «Я не могу встать».

Я онемела от удивления, когда в неполные двенадцать лет у меня начались месячные. Меня охватил ужас, а мать только сухо сообщила мне, что это будет повторяться каждый месяц. Я решила, что это страшная гадость, и никак не могла смириться с тем, что у мужчин ничего подобного не бывает.

После этого случая мать решила заняться моим половым воспитанием и заодно объяснила мне, что такое менструация. И тогда меня постигло второе разочарование: в день первой менструации я, сияя от радости, бросилась к матери, которая еще спала, и закричала: «Мама, у меня началось!» – «И из-за этого ты меня разбудила?» – услышала я в ответ. Все же мне казалось, что после этого вся моя жизнь переменится.

Поэтому я страшно испугалась во время своей первой менструации, увидев, что кровотечение не останавливается. Однако я никому ни слова не сказала, даже матери. Мне только-только исполнилось пятнадцать лет. К тому же неприятных ощущений у меня почти не было. Только один раз у меня были такие сильные боли, что я упала в обморок и три часа пролежала на полу в своей комнате. Но и об этом я тоже ничего никому не сказала.

Менструации у меня начались, когда мне было около тринадцати лет. Мы со школьными подругами уже говорили об этом, и я была очень горда, что теперь я тоже стала большой. Я очень важно заявила преподавателю физкультуры, что не могу заниматься, потому что плохо себя чувствую.

Моим половым воспитанием занималась не мать. У нее самой менструальный цикл начался только в девятнадцать лет, и она так боялась, что ее будут ругать за испачканное белье, что закопала его в поле.

Первая менструация у меня была, когда мне было восемнадцать лет[306]. Мне никто ничего об этом не говорил. Ночью у меня начались сильное кровотечение и боли, я ни на минуту не сомкнула глаз. Как только рассвело, я в испуге побежала к матери и со слезами спросила у нее, что делать. Но она только выбранила меня: «Ты могла бы спохватиться пораньше и не пачкать простыни и постель». Вот и все объяснения. Естественно, я ломала себе голову, не понимая, какое преступление я совершила, и была ужасно встревожена.

Я уже знала, что это такое. Я даже с нетерпением ждала этого, потому что надеялась, что мать расскажет мне, как появляются на свет дети. Наконец этот великий день настал, но мать ничего мне не сказала. И все же я была очень рада. «Теперь, – говорила я себе, – у тебя тоже могут быть дети, ты дама».