Вчера бельгийский король подписал акт о капитуляции страны перед Гитлером. Две недели назад, сдалась Голландия. За Блетчли-парк Джон был спокоен. Лаура вернулась с курса, в чине капитана. Поговорив с дядей, Джон убедился, что на базе все в порядке.

В Лондоне Джон нашел тетю Юджинию в Уайтхолле. Дядя Хаим звонил из Нью-Йорка, беспокоясь за дочь. Последнее письмо от Эстер пришло в Америку после Пасхи. Она сообщила, что бывший муж, вернувшись в Амстердам, забрал мальчиков, и уехал в Мон-Сен-Мартен. За две недели, с начала немецкой атаки, в Блетчли-парк не поступало никаких радиограмм от Звезды.

Мон-Сен-Мартен находился в тылу немецких войск, а у детей Эстер не было американских паспортов:

– Профессор Кардозо не сумасшедший… – порывшись по карманам, Джон нашел жестяную коробочку с папиросами, – он вернет мальчиков Эстер, даст разрешение на выезд. Лучше рисковать, пересекая Атлантику, чем оставаться в Европе. Эстер американка, гражданка нейтральной страны, немцы ее не тронут. Но если они сделают с евреями на оккупированных территориях, то же, что и в Германии, в Польше… – в Блетчли-парк поступали сведения из Прибалтики. Джон читал письмо кузена Аарона, отправленное из Каунаса в Лондон. Рав Горовиц говорил о гетто, особых районах в польских городах, куда переселяли евреев.

Джон закашлялся, затянувшись сигаретой:

– Звезда никуда не уедет, пока бывший муж не привезет ей детей. Риска нет, у нее паспорт США. А Теодор… – стоя по колено в воде, Джон услышал с берега витиеватый русский мат. Кузен выпрыгнул из-за руля машины:

– Ставьте их в ряд, кидайте доски поверх! Надо дотянуть колонну до лодок!

Теодор прошлепал к Джону, тяжело дыша. Кузен, бесцеремонно, забрал у него сигарету:

– Сейчас дело пойдет веселее… – хмурое лицо выпачкала грязь, рубашка насквозь пропотела, – люди по доскам побегут. Главное… – Теодор вскинул глаза к низкому небу, – чтобы боши не появились… – он опять выматерился:

– От моего инженерного батальона половина осталась. Когда мы окопы рыли, нас прицельно расстреливали… – он, внезапно, усмехнулся:

– Мой предок подобный мост наводил, в Швейцарских Альпах, для Суворова… – майор Корнель отдал Джону окурок. Солдаты, французские, английские, бельгийские, ждали очереди на белом песке, чтобы добраться до катеров. Отряды перевозили на военные суда, стоявшие у выхода из гавани. Федор, со своими ребятами, наскоро построил, из мешков с песком, что-то вроде укреплений. Они, по крайней мере, защищали от пуль немецких самолетов.

Люфтваффе бросило сюда пять сотен машин. Бомбардировщики проносились над пляжем, на бреющем полете, с низкой высоты, стреляя по скопившейся у моря армии. За два последних дня эвакуировалось почти двадцать тысяч человек. На берегу оставалось столько же:

– Неизвестно, соберутся ли немцы атаковать… – Федор смотрел на брошенную технику, на пушки и винтовки, – но, если соберутся, они нас в море загонят, и устроят бойню. Устроили… – поправил он себя. Он услышал голос кузена: «По плану твое соединение сегодня эвакуируется».

Федор повернулся в сторону капитана Холланда:

– Я тебе покажу, куда можно засунуть план. Я говорил с ребятами. Кроме нас, здесь инженеров нет… – он указал в сторону понтонов и наплавного моста, – вот наша обязанность. Когда войска окажутся в безопасности… – Федор помолчал, – тогда мы уйдем, последними.

Лично он, майор Корнель, никуда эвакуироваться не собирался. Федор получил последнее письмо от Аннет две недели назад. Девушка проводила Набоковых в Гавр. В Сен-Жермен-де-Пре приходил некий месье Биньямин, с письмом от Бертольда Брехта. Федор читал Биньямина. Свернув бумагу, он вздохнул:

– Ему тоже надо помочь из Европы выбраться, он великий философ. А как? Пока я здесь сижу… – через два дня немцы начали прорыв линии Мажино.

Отправляясь на фронт, зная, что по недействительному паспорту Аннет никто доверенность не оформит, Федор снял со счетов наличные. Он оставил девушке деньги, оплатив на год вперед сиделку и визиты врача. Он долго сидел над ответом Аннет, все же решив написать, что его мать живет на рю Мобийон:

– Но зачем это ей? – Федор смотрел на конверт полевой почты:

– Она молодая девушка, кинозвезда, а мама инвалид, почти без разума. Аннет не придет к маме… – адреса, он вычеркивать не стал. Коллекция находилась в безопасности, под Ренном, в охотничьем доме де ла Марков:

– Все после того, как мы разобьем Гитлера, – сказал себе Федор, – сейчас важнее мама и Аннет… – он хотел пробраться в Париж, и довезти женщин до Бретани. Оттуда Федор намеревался с рыбаками уйти в Англию.

– Юджиния о них позаботится, – солдаты стояли в очереди к мосту, – а я вернусь сюда, на континент. Буду воевать дальше, в подполье, если понадобится… – Федор велел себе не вспоминать карту. Немцы взяли Кале, и могли, через две недели оказаться в Париже. Он видел страницу польского паспорта Аннет:

– Гольдшмидт. Она не знает немецкого языка, ее не выдать за уроженку Эльзаса. Мишель погиб, но у меня тоже знакомства имеются… – угрюмо подумал Федор:

– Достанем документы, ничего страшного. Я тоже дурак, надо было раньше подобным озаботиться. Сделать предложение, сходить в мэрию. Она бы получила американский паспорт… – он похлопал кузена по плечу:

– Вторую колонну пригнали… – машины буксовали колесами в песке. Засучив рукава рубашки. Федор шагнул к берегу. Над головами раздался низкий, угрожающий свист. Тройка мессершмитов вынырнула из-за горизонта, за ними гнались английские истребители. Заметив красную звезду на фюзеляже, Джон улыбнулся:

– Ворон здесь… – в небе барражировали черные точки. Вскинув голову, Джон заорал: «Воздух!». Капли, отрываясь от самолетов, неслись к земле. Люди бросались на песок, залезали под грузовики. Взрыв разметал машины во все стороны. Кузен, покачнувшись, рухнул на берег. Вода поднималась фонтанами брызг, солдаты пытались добраться до лодок вплавь. Очередная бомба взревела прямо над ухом Джона. Капитан Холланд, коротко вскрикнув, упал в холодную, весеннюю воду гавани.

На Аллее Свободы упоительно пахло цветущими липами. Аарон остановился у газетного ларька. Литовского языка он не знал, «Le Figaro» видел, в последний раз, три недели назад. Оставалось только британское радио, телеграммы, и слухи.

Рав Горовиц снимал скромную квартиру напротив хоральной синагоги. Арон кодеш в Каунасе был особенно красивым, резного, золоченого дерева. Открывая двери Ковчега Завета, видя свитки Торы, в бархатных мантиях, Аарон думал о евреях, оставшихся на западе, в Польше и Чехии. Он обещал себе:

– Останешься здесь до конца, что бы ни случилось.

Литва оказалась зажатой между немцами, оккупировавшими Мемель, и советскими войсками, стоявшими на южной и западной границе страны. Когда армии Сталина вошли в Белостокский край, в Литву хлынул поток беженцев. Каунас и раньше наполняли люди, уехавшие из Польши перед немецким вторжением. Аарон, с другими раввинами, искал для них ночлег, собирал деньги. Благотворительные еврейские столовые кормили детей горячими обедами. Гимназии, досрочно, распустили на каникулы, поселив в классах потерявших кров людей.