и оскудела русская церковь. Если Ты уверенно и парадоксально гибель России связываешь с небрежением к догмату об Имени Божием, еще не раскрытому церковно, то что же Ты должен сказать перед лицом этого клятвопреступления и церковного бунта и схимы. Грех этот должен быть осознан и исправлен, и до тех пор не преодолеть нашей церкви духа рабства и порабощения, которое было и остается ее уделом. Итак, соединение церквей совершилось в 1439 г., хотя оно доселе не осуществлено и не использовано, мы уже в единении с католиками, а поэтому ни о каком переходе или даже соединении с католичеством речи быть не должно. В то же время не должно быть речи и об облатинении, потому что восточный обряд признан равночестным с латинским во всем своеобразии и на Флорентийском соборе, и особенно в наши дни. Но мы должны исполнить всякую правду – и явить правду Флорентийского собора. Папа Римский есть верховный архиерей Вселенской церкви с непогрешительностью в качестве учителя веры, и его церковной властью утверждается (а не домыслами моими) и истина filioque. Вот что для меня теперь стоит как непререкаемая догматическая действительность. Если сумеешь, отмысли мне факт VIII Вселенского собора. Единение с западной церковью и признание папы требует именно мое православие, в глубине которого и сначала интуитивно, а затем исторически открыл это, ибо православная восточная церковь есть церковь не семь, но восемь Вселенских соборов! Флорентийский собор не утратил свою силу и не может ее утерять вследствие нашего греховного ослепления и небрежения. Да будет общество флорентийского единения!

VI

Все это было бы верно и безотносительно к русским вопросам, но гибель России, и катастрофический развал русской церкви, и явное гниение русского народа являются громами и трубными гласами с неба. В истории церкви и в мировой истории теперешнее время в России аналогично с падением Византии, только здесь внутреннее, а там внешнее завоевания, аналогичны и вопросы, и нестроения, и настроения, только различен возраст мировой истории: тогда пал Второй Рим и под обломками своими похоронил царскую, константинопольскую церковь (ибо эллинская эпигонская церковь после него принадлежит уже к иной эпохе, в сущности пережила себя и, как пережиток, потеряла и свой исторический смысл и силу жизни), но начинался Третий Рим, хотя и второго издания, московский, возникала новая царская церковь, которой первым сознательным цезарепапой был Грозный. (Я говорю здесь кратко, намеками, намечаю ходы мысли пунктиром, но для Тебя достаточно. Ты поймешь.) Русская революция, отняв царя, обезглавила русскую церковь и лишила главы греко-российство, она неудержимо рассыпается, и это происходит на наших глазах: извне гонения и удары, внутри протестантизм, если не хуже. А ему может быть противопоставлен в лучшем случае лишь консерватизм, неподвижность и реставраторство. И этого развала не остановить, из этого канонического болота, в котором мы завязли, не вылезти. Разумеется, остаются и останутся мистические точки, алтари, но историческая церковь своими силами не восстановится и даже не удержит того, что имеет, как под страшными внешними ударами, так еще более под давлением своего собственного внутреннего бессилия; к тому же надвигается церковное невежество и одичание, которое постигло и греческую церковь (и ведь Византия-то была не чета Москве). Нужно смотреть горькой действительности в лице бесстрашно, и Ты все это знаешь. Тебя не нужно убеждать в этом, потому что и без того Ты, по-видимому, не видишь в широкой русской церкви, по крайней мере клире, ничего, кроме «пошлости». Я так не смотрю, я вижу здесь церковную трагедию и церковную кару – за бунт и клятвопреступление против VIII Вселенского собора. Собор всероссийский, патриаршество, разные заплаты, все это очень быстро раскрылось в своем бессилии. Или Россия безвозвратно погибла вместе с Русской православной церковью (как, в сущности, погибла в 1453 г. Византия, ибо теперешние греки и не эллины, и не византийцы) или… должны быть новые исторические дрожжи, новый Херсонис, μετάβασις εἰς ἃλλ ο γένος, поворот с востока (уже не существующего) на запад. Я заново проверил свою «русскую идею», и результаты вполне неожиданно оказались в полном единомыслии с Чаадаевым и Вл. Соловьевым (и как раз в том, в чем я его особенно высокомерно третировал, теперь я вижу в нем истинного служителя Божия). Здесь я ожидаю, что Ты с эсхатологическим фатализмом скажешь: не бывает второго рождения, поздно. А я слышу в происходящем: се Аз творю все новое – и всякое леонтьевство просто грешно. Тут решает, конечно, внутренний голос, шестое чувство: кончена ли история и начался уже конец или же будет история и мы в истории? Раньше я был очень падок, вместе со всеми дилетантствующими литераторами, к безответственному и, в сущности, дряблому и трусливому эсхатологизму. Теперь я ясно вижу, как много было здесь и поэм, и иллюзионизма, который свою «имагинацию» принимает за мистическую реальность (сколько за эти годы я прозрел в себе таких имагинаций, и как отрезвляюще было это прозрение), и просто неумения приняться за дело (этого умения я, конечно, не приобрел, так бездельником и умру, но приношу Богу покаяние в своем безделии. Ты опять-таки отлично понимаешь, о чем я говорю). За эти годы исканий и в этом уединении я открыл очень простые, но верные вещи: о себе – что я умру, как все люди, и с благодарной покорностью и умилением это приемлю, а раньше я искренно шмидтианствовал с соответствующей мистической имагинацией, что я не вкушу смерти по случаю преображения; о мире же – что история еще не кончилась, и что думать так грех, и надо ориентироваться на историю, и мне стало казаться (но только казаться, это может быть еще и δόξα), что ранее конца предстоит еще великий расцвет христианства, новые средние века (о чем и Ты говоришь), и Россия, пережив посланную ей небом трагическую судьбу, предопределенную в Херсонисе, где греки вместе с крещением отравили нас своим завистливым и надменным особнячеством, еще начнет новую жизнь вместе со всей христианской Европой. И когда мистически изгладятся следы антихристовой подделки Белого Царя, цезарепапы, под водительством Петра она исполнит свое дело, которое есть все-таки тоже Белое Царство. Но для этого нужна μετάνοια, а затем и другое воспитание. В теперешнем виде русский характер не годится никуда: это кисель без всякого костяка, это действительно рабье состояние, почему теперешняя Совроссия и есть грандиозный муравейник рабов. И это рабство должно быть побеждено, новый русский человек, перед которым растерянно остановился Достоевский да так в Алеше ничего и не умел сказать (а бессознательно говорил о светском ордене, т. е. о том, что сам ругал