Услышав про такое нововведение в школьной программе, во время беседы со мной о молодежном движении чайлдфри, моя пятнадцатилетняя собеседница, не задумываясь, выбрала себе путь свободы, и без этого дискомфортного «эмпатического живота», от ношения которого даже в течение лишь нескольких минут и то становится в буквальном смысле этого слова тошно.

Так что не за горами то время, когда мы, заботясь о своем будущем и будущем своих будущих детей, значительно будем пополнять современное потребительское движение чайлдфри, отказавшись даже от наполеоновских планов реализовать все свои несбывшиеся надежды и мечты благодаря собственному ребенку.

Так что оборотная сторона любого прогрессивного новшества в нашей жизни и здесь налицо. Правда, кто из нас знает прогноз сюрпризов прогресса на завтра.

Но… когда-то… и многих римских патрициев, наверно, можно было бы причислить к чайлдфри, если бы это движение существовало бы в те времена. Во всяком случае, даже римский сенат «постановлял» матронам – рожать!

Он сидел весь ссутулившись, съежившись, сжавшись, как эмбрион, слившись с креслом, и смотрел исподлобья на мать, жалующуюся, что у мальчика кашель, не дающий спать ночью семье. Это начало всех беспокоить, хотя температура нормальная. Не могу ли я проконсультировать сына, педиатр не знает, что с ним. Причем кашель такой был и раньше, где-то месяц назад, и держался неделю. Вове сделали даже рентген грудной клетки. Правда, там ничего не нашли. Не лечили. Опять повторилось. Значит, что-то серьезное. Что?

Тщательно осмотрев и послушав легкие и сердце ребенка, я тоже не обнаружила никакой патологии со стороны органов дыхания, на всякий случай все же назначив ему необходимое мне обследование для уточнения диагноза.

И вдруг вновь уже начавший почему-то сутулиться и съеживаться, как шагреневая кожа, пятилетний мальчишка неожиданно превратился в совершенно другого ребенка, расправляя, как крылья, свои детские плечики. Посмотрел мне в глаза… с благодарностью… Улыбнулся, как старой знакомой. И моя интуиция вдруг подсказала – он доволен, что должен обследоваться, хотя это казалось абсурдом. Даже взрослые вряд ли желают, чтоб у них брали кровь на анализ. Тем не менее Вова хотел.

Мама мне задавала вопросы и читала нотации сыну, как жонглер, успевая все делать виртуозно и одновременно. А нотации были буквально за все: то не так сидел в кресле, то качал головой, то беззвучно мурлыкал… Голос матери, нежный со мной, становился скрипучим и злым, когда дело касалось ребенка.

Это же неприятие сына, пронеслось в голове. Вова ей безразличен в лучшем случае, в худшем – нелюбимый ребенок. Оттого, очевидно, тотальный контроль, эта неадекватная требовательность к малышу, как к виновному взрослому.

Может быть, этот кашель – симптом нелюбви, а вернее, приманка любовь получить. Ведь когда он болеет, мать сидит дома и хоть каплю жалеет его. А когда он здоров, то проводит все дни без нее только в детском саду. Может быть…

Уговорив мальчика нарисовать мне на память рисунки в соседней комнате, я буквально набросилась на женщину со своими вопросами, уточняя понятные только мне лишь детали и нюансы ее откровений. К сожалению, так же как к счастью, мои грустные предположения полностью оправдались. К сожалению, потому, что мне от души было жалко этого невинного малыша. К счастью, что его кашель носил чисто невротический характер и никакой серьезной патологии со стороны органов дыхания больше не предвещал. Однако не предвещал только на сегодняшний день. А что будет завтра? Ведь нелюбимый ребенок – это мишень для психосоматических заболеваний, среди которых наиболее выделяется своей неутомимой энергией бронхиальная астма, капризная и демонстративная «личность», от навязчивости которой, в буквальном смысле этого слова, можно даже почти задохнуться. И она с удовольствием начнет репетиции с «бессознательным» кашлем ребенка, доведя их когда-нибудь до совершенства.

Я пыталась как можно доступнее, деликатнее объяснить это все маме Вовы, подчеркивая без конца, чтоб ее не обидеть, что ее неприятие сына – это только лишь мое предположение, в чем причина «болезни» ее малыша. Рассказала, как надо вести себя с ним, чтобы кашель не повторился. Объяснила все ей, рассказала… и тут же пожалела о своей откровенности, услышав ее совершенно неожиданный для меня вывод, что Вова ее – симулянт.

Симулянт – пятилетний невинный ребенок?! Надо же, как он сильно ее раздражал! О какой любви вообще могла идти речь? Мне пришлось заступиться за мальчика и продолжить с ней снова беседу. И она наконец мне призналась, что беременность Вовой случайная, что он ей помешал поступить в институт, что отец его бросил ее после родов, бросил из-за него – сын орал словно резаный, не давал ему спать, раздражая все время. А теперь раздражает он отчима, ее нового мужа, как когда-то отца. Что ей делать, как быть, если сын – симулянт? Имитирует сам даже кашель. Если отчиму станет известно об этом, Вове несдобровать, ему не позавидуешь. Правда, нечего его жалеть. Ремень вылечит лучше лекарства, ведь лечил уже сына не раз.

И я снова и снова начинала объяснять маме Вовы то, что сын перед ней не виновен. Виновата ее нелюбовь. А он жаждет немного любви и внимания, понимая прекрасно все это. Кашель – просто уловка, крючок для наживы, а наживой должна быть хотя бы забота о ребенке во время болезни, потому что забота – это отблеск любви. Ради этого отблеска он и «болеет», подсознательно вызвав подобный недуг, ожидая, что мама его пожалеет, пожалеет и, может быть, даже поймет, как ему не хватает ее теплоты. И когда он почувствует, что поняла, перестанет тотчас же болеть. Вова не симулянт. Вова жаждет любви, ощущая себя нелюбимым. В ее силах ему наконец подарить это счастье волшебного чувства. Для него оно словно живая вода…

Но в ответ мама Вовы упорно молчала, удивленно смотря на меня, очевидно пытаясь понять, почему я так пылко и рьяно защищаю ребенка, защищаю ее же ребенка перед нею самой. А потом откровенно сказала: «Не смогу подарить. Не люблю. И не буду любить никогда. Он же копия своего папы. А отца его я ненавижу. Он испортил мне жизнь. Понимаете… жизнь…»

Вова снова, ссутулившись, съежился в кресле, узнав, что ему завтра уже в детский сад и анализы брать пока больше не будут. А потом зарыдал вдруг навзрыд и закашлял… умоляюще глядя на мать… Но она… приказала ему: «Прекрати, прекрати выжимать из себя эти звуки, не надейся, что я пожалею тебя». И тогда он весь сник и обмяк, превратившись в аморфную массу, вздрагивая еще то ли от толчков кашля, то ли от не совсем укрощенного плача.

Пожалеть пришлось мальчика мне. Я взяла в руки вновь стетоскоп, попросила, чтобы приподнял он футболку. Снова начала слушать ребенка, а потом заявила озадаченной маме, что у Вовы, когда он закашлял, я услышала все-таки хрипы. Его надо обследовать в нашей больнице. Посещать его можно теперь ежедневно, сразу после работы, с пяти до семи. А носить передачи она может с утра. Ему надо б сейчас чаще есть мандарины, апельсины и яблоки… А также купить что-то новое из тех игрушек, которые нравятся, ведь в больницу всем детям приносят игрушки. Чем же сын ее хуже других?