– Возблагодарим же Иисуса за то, что указал тебе путь.

Бекки постаралась не раздражаться.

– Я лишь хочу сказать, что не стоит отыгрываться на Таннере. Это я виновата, а вовсе не он. Неужели тебе жалко уделить ему всего час, когда ему так нужна твоя помощь?

– Жалко.

– Почему?

– Потому что я ухожу. Уезжаю в Сан-Франциско.

– Я говорю про сейчас.

– А я и уезжаю сейчас.

– Сейчас? Там снегу по колено.

– Лучшее время для автостопа. Все готовы помочь незнакомцу.

Лора ослабила ремни рюкзака, пропихнула под них спальник. Таннер был прав: решимости ей не занимать.

– Я надеялась, – не сдавалась Бекки, – что он тебе все-таки дорог, ведь вы были вместе довольно долго…

– Четыре года, подруга.

– Разве ты не желаешь ему добра?

Лора взглянула на нее сквозь розовые очки.

– Ты ненормальная?

– Нет, я понимаю, ты на него злишься. Я понимаю, что поступила плохо. Но мы обе любим Таннера…

– Что ты говоришь. Так ты его любишь?

– Кажется, да.

– Как мило.

Лора порылась в косметичке и швырнула Бекки в лицо какой-то предмет. Бекки успела его поймать. Закатанный до середины тюбик зубной пасты. Но потом она заметила слово “Гайнол” и бросила тюбик на пол. Это не зубная паста.

– Это тебе подарочек, – сказала Лора. – Хотя… Ой. Ты, наверное, пьешь таблетки.

Бекки вытерла руки о пальто. У нее было такое чувство, будто она их замарала.

– Вряд ли чирлидершу это волнует, но ты ведь понимаешь, что тем самым превращаешь себя в мужскую обслугу? Ради их удовольствия губишь свои гормоны? Хрену только того и надо, чтобы давали без проблем. Даже Таннер пытался уговорить меня пить таблетки. А после тебя пожалеет, что вообще со мной связался.

В комнате было прохладно, но Бекки прошиб пот. К горлу подступила тошнота, как в детстве, когда Бекки укачивало в машине, перспектива секса маячила перед ней, как горная дорога, сотни поворотов, на которых затошнит еще сильнее. Она девушка Таннера: Бекки сама села в эту машину, но теперь пожалела, что та летит так быстро.

– Я имела в виду, – нетвердым голосом проговорила Бекки, – ему правда нужно, чтобы ты сегодня выступила.

– Погоди. Погоди. – Глаза за розовыми стеклами прищурились. – Ты когда-нибудь занималась сексом?

– Что?

– Бог ты мой. Разумеется, не занималась. Нет, пожалуйста, нет, в Библии сказано, что тебе нельзя трогать меня там. – Лора засмеялась. – Но нашего мальчика вряд ли остановит, что ты ходишь в церковь. Он христианин резвый. Будь к этому готова.

Холодный пот дурноты.

– Ой нет, надеюсь, ты не готова. Надеюсь, вы с ним будете разве что петь гимны, а большего ты не позволишь. Так ему и надо.

– Пожалуйста, – проговорила Бекки. – Нам надо идти. Там агент, он приехал тебя послушать, и я думаю… нам надо идти.

– Это тебе надо идти, причем на хуй отсюда.

– Лора, пожалуйста.

Лора вскочила на ноги, подошла к Бекки. Та рухнула на колени – почему, сама не знала. То ли не хотела быть выше Лоры, то ли это была мольба. Но, вновь обнаружив, что стоит на коленях, Бекки склонила голову и сложила руки. “Пожалуйста, помоги Лоре, – молилась она. – Пожалуйста, прости меня”.

– Что за хрень? – взвизгнула Лора. – Ты издеваешься надо мной, что ли?

Бекки сидела, опустив голову. Сверху донеслось бормотание, и холодная рука вцепилась ей в волосы, зажала их в кулаке, нарушив ее телесную неприкосновенность, дернула, пытаясь поднять Бекки с пола. Бекки почувствовала, что у нее выдрали клок волос, но все равно не встала. Кулак разжался. В следующий миг ей врезали по уху. Удар был сильный, тыльной стороной кисти, у Бекки искры из глаз посыпались. От следующего удара она так дернула головой, что задрожали мозги: она едва не вывихнула шею. Но унижение от насилия оказалось сильнее боли. Бекки никто никогда не бил. Она зажмурилась, стараясь не прерывать молитву.

Лора тоже упала на колени. Коснулась пальцами уха Бекки, которое горело и саднило, точно с него содрали кожу.

– Прости. Тебе больно?

Господи, пожалуйста. Господи, пожалуйста.

– Я… черт. Я ничем не лучше моего старика.

Заслышав в голосе Лоры новые ноты (возможно, это был ответ на молитву), Бекки почувствовала: что-то шевельнулось в душе, открылось, как недавно в алтаре. Бог по-прежнему здесь. Бекки сосредоточилась, не желая утратить связь с Ним. Но Лора вновь заговорила:

– Ты же знаешь об этом? Таннер тебе сказал?

Бекки покачала головой.

– Он тебе не сказал, почему я переехала к нему? К его родителям?

Бекки понятия не имела, что Лора жила у Эвансов. И уж тем более – почему.

– Я знаю, каково это, когда тебя бьют, – продолжала Лора. – Прости, что я ударила тебя.

– Ничего страшного. Я тоже перед тобой виновата.

– Именно это чувство и внушал мне мой старик. Будто я сама виновата. – Лора коснулась плеча Бекки. – Тебе не очень больно?

– Нет.

– Ладонью можно так врезать, что человек останется калекой. Я вот почти оглохла на одно ухо. А заметила это мама Таннера. Она была моей учительницей по фортепиано, но теперь она мне как мать. Та, другая… с ней мне противно находиться в одной комнате. Он ее по-прежнему бьет, и она по-прежнему думает, что сама виновата.

Бекки переполняла благодарность – Богу – за то, что Лора подобрела, но под благодарностью зарождалась обида на Таннера. Он не сказал, что Лору бил отец, что Лора живет с ним и его родителями, что она ему почти как сестра. Знай Бекки, в какую воду лезет, вела бы себя осмотрительнее. Теперь вот наделала дел – отчасти по своей вине, но отчасти и по вине Таннера.

– Мне очень жаль, – сказала она.

– Да это только левое ухо.

– Я имею в виду все сразу. Мне жаль, что так получилось. Я думаю… может, мне лучше уйти. Оставить вас обоих в покое.

– Поздно, подруга. Он в тебя влюбился.

Бекки снова замутило, как в машине.

– Я спросила его в лоб, – добавила Лора. – И он признался.

– Но это лишь потому, что я на него вешалась. Если я уйду…

– Ничего не выйдет.

– Он все еще любит тебя. И если я…

– Разобьешь ему сердце и уйдешь? Это будет мудацкий поступок. Впрочем, я не удивлюсь.

Зазвонил телефон – громко и как-то сердито. Телефон висел в кухоньке на стене. Лора безразлично оглянулась на него.