«Нет, не надо, док. Не рвите. Отдайте его мне. Я этот листик в рамку вставлю. Нет, лучше я заламинирую его и буду носить с собой — счастливый талисман, краеугольный камень удачи Мерримена. Слушайте, док, я должен бежать — это уникальная возможность… — Шелли кивнул в сторону покерного стола, за которым они только что играли: — Такого сборища простофиль еще поискать. Да, кстати, чуть не забыл. Вот письмо, которое я вам обещал».

Маршал пробежал глазами письмо, которое дал ему Шелли:

КОМУ: Всем заинтересованным лицам

Данным подтверждаю, что доктор Маршал Стрейдер провел со мной высокоэффективный терапевтический курс. Я считаю себя полностью излечившимся и избавленным от всех неприятных симптомов, явившихся следствием терапии доктора Пейнда.

ШЕЛЛИ МЕРРИМЕН

«Ну как?» — поинтересовался Шелли.

«Отлично, — ответил Маршал. — Вот только не могли бы вы поставить дату».

Шелли поставил дату, а потом импульсивно приписал снизу:

Настоящим отказываюсь от каких бы то ни было претензий к Институту психоанализа (Сан-Фращиско).

«Ну как?»

«Еще лучше. Благодарю вас, мистер Мерримен. Завтра я пришлю вам письмо, которое обещал».

«Тогда мы квиты. Рука руку моет. Знаете что, док, я тут подумал… так, наброски, пока ничего конкретного… но вы могли бы сделать отличную карьеру в покерном консультировании. У вас просто фантастически это получается. Или мне так кажется. Посмотрим, что будет, когда я вернусь за покерный стол. Но давайте когда-нибудь пообедаем вместе. Может, вам удастся уговорить меня стать вашим агентом. Только посмотрите вокруг — сотни неудачников, у каждого свои воздушные замки, и все они хотят играть лучше. А это еще не самое крупное казино, другие намного больше: «Garden City», «Клуб 101». Они заплатят любые деньги. Я в два счета обеспечу вам клиентуру… или организуем семинары — пара сотен игроков, сотня баксов с каждого, двадцать тысяч в день. Разумеется, я регулярно буду получать проценты… Подумайте об этом. Мне пора идти. Я вам позвоню. Я должен воспользоваться этой возможностью».

С этими словами Шелли вразвалочку пошел обратно к столу, где играли в техасский холдем, напевая «зип-а-ди-ду-да, зип-а-ди-дзень».

Маршал вышел из «Avocado Joe's» и направился к парковке. Половина двенадцатого. Через полчаса он позвонит Питеру.

В ночь перед встречей с Каролин Эрнесту приснился яркий сон. Он вскочил и записал его: Я бегу по зданию аэропорта. В толпе пассажиров я замечаю Каролин. Я очень рад видеть ее. Я бегу к ней и пытаюсь обнять, но у нее в руках сумка, так что эти объятия получаются неуклюжими и не приносят мне удовольствия.

Вспомнив утром этот сон, Эрнест вспомнил, к какому решению пришел после разговора с Полом: истина привела меня сюда, истина и поможет найти выход! Он решил сделать то, чего никогда раньше не делал. Он расскажет пациентке свой сон.

Так он и поступил. Кэрол была заинтригована: Эрнест рассказывает ей сон, в котором он обнимает ее. После последнего сеанса Кэрол начала думать, а не заблуждается ли она в отношении Эрнеста. Она теряла надежду заставить его скомпрометировать себя. И вот сегодня, сейчас, он говорит, что видит ее во сне. Может, это приведет их к чему-то, думала она. Но без особой уверенности: она понимала, что ситуация вышла из-под контроля. Для мозгоправа Эрнест вел себя совершенно непредсказуемо; практически на каждом сеансе он говорил или делал что-то, что удивляло ее. И практически на каждом сеансе он открывал ей что-то о ней самой, о чем она и не догадывалась.

«Да уж, Эрнест, это действительно странно, потому что я тоже видела вас во сне сегодня. Не это ли Юнг называл синхронистичностью?»

«Не совсем так. Думаю, синхронистичностью Юнг называл совпадение двух связанных между собой явлений, один из которых относится к субъективной реальности, а другой — к объективной, физической. Помнится, он где-то описывал случай из своей практики: они с пациентом разбирали сон, в котором фигурировал древнеегипетский скарабей, и вдруг увидели, что в окно бьется настоящий жук, словно пытается попасть в кабинет.

Я никогда не мог понять смысл этой концепции, — продолжал Эрнест. — Думаю, что многих людей настолько пугают случайности, которыми изобилует наша жизнь, что они утешают себя верой в некую космическую взаимосвязанность всего сущего. Меня никогда не привлекала эта идея. Почему-то случайности и мысль о безразличии природы никогда не выбивали меня из колеи. Почему совпадения вызывают такой ужас? Почему совпадение не может быть просто совпадением, и ничем иным?

Что же касается того факта, что мы видим друг друга во сне… Что вас удивляет? Мне кажется, что при такой интенсивности нашего общения и достаточно интимном его характере было бы, наоборот, удивительно, если бы мы не видели друг друга во сне! Простите меня, Каролин, вам, наверное, кажется, что я читаю нотации. Но идеи вроде этой «синхронистичности» вызывают у меня бурю эмоций: мне часто кажется, что я в ползу по ничейной земле между фрейдистским догматизмом и юнгианским мистицизмом».

«Нет, Эрнест, продолжайте, я совершенно не против. Мне даже нравится, когда вы вот так делитесь со мной своими мыслями. Но у вас есть одна привычка, которая действительно делает вашу речь похожей на нотации: вы чуть ли не после каждого слова произносите мое имя!»

«Правда? Не замечал».

«Ничего, что я говорю об этом?»

«Что вы! Я только рад. Это говорит о том, что вы начинаете воспринимать меня серьезно».

Кэрол наклонилась к Эрнесту и крепко пожала его руку.

Он ответил на ее рукопожатие и произнес: «Но нам еще много нужно сделать сегодня. Вернемся к моему сну. Скажите, что вы думаете об этом».

«О нет, Эрнест, это ваш сон. Так что это вы мне скажите, что вы думаете об этом».

«Что ж, ваша правда. На самом деле психотерапия часто появляется в снах как некое путешествие. Так что, я думаю, аэропорт из моего сна — это наша терапия. Я пытаюсь быть ближе к вам, обнять вас. Но вы выставляете препятствие — вашу сумку».

«А что представляет собой сумка, Эрнест? Я так странно себя чувствую — словно мы поменялись ролями».

«Ничего страшного, Каролин. Это даже хорошо, я только за; самое важное, чтобы мы с вами оставались честны друг с другом. Итак, первое, что приходит в голову: Фрейд часто повторял, что сумка, кошелек часто символизируют собой женские половые органы. Как я уже говорил, я не являюсь приверженцем фрейдистской догмы, но я не хочу вместе с водой выплеснуть и ребенка. У Фрейда столько разумных идей, что было бы глупо игнорировать их. К тому же однажды, несколько лет назад, я принимал участие в эксперименте: женщин под гипнозом просили представить, что они занимаются любовью с мужчиной своей мечты. Но при этом они не должны были видеть непосредственно половой акт. И поразительно большое количество женщин использовали символ сумки — то есть этот мужчина приходит к женщине и кладет что-то в ее сумку».