тшастать. Это Исольфу повезло, полюбился он одной вдовушке.

Но Трюд слишком увлекалась хмельным тут, мне не нравилось, когда я заставал её нетрезвой.

В ответ на это она распускала язык:

— Иди-иди к своей Свана. Думаешь, я глухая и слепая. Не знаю, что ты со мной, на самом деле каждый раз с ней спал! Ха-ха-ха! — она глотнула ещё из фляги.

Запах браги распространился по палатке.

— Ты о ней мечтал, а её тут Торвард Ярни пашет, как отменный конь! Думаешь «железо» он с чего зовётся?! А-ха-ха! Теперь вы втроём? Или вчетвером?

— Прекрати! У тебя тут разум помутился, я смотрю, — сказал я.

И подумал, что конунг зря платить не станет, в этом аду, даже шлюхи боятся, если позволяют себе произносить такое. Даже спьяну.

— Ты думаешь, ты спасал меня тем, что выкупил у казны? — продолжает хохотать Трюд, будто брешет дурная собака. — Да я знаешь, сколько поскидывала ублюдков ваших?! И не сосчитать. Как и вас, кобелей! Это стерва эта, твоя Свана проклятая, поймала. А так… я и другим помогала. А она «пожалела» ещё, не казнила…

Я не слушал её больше и ушёл. А уходя, думал, может, задушить надо было?.

Глава 8. А вот и смерть

Кровь капала с моей ступни, когда Скегги нёс меня до палатки.

— Не весишь-то совсем ничего, Свана, — сказал он, — помогу, давай.

И он помог. Мы обработали и перевязали рану. Бальзам снял боль. А поскольку весь день мы провели в седле, я вообще забыла об этом. Вечером обработала и промыла сама…

Я никогда не болела. Ни разу. С детства Хубава и Ганна оберегали меня от всех болезней. Да и природного здоровья, вероятно, было достаточно. Все силы моих братьев, моих родителей будто остались мне.

Поэтому я даже не представляла, что такое жар, лихорадка и прочие подобные вещи. Со мной такое происходило впервые. И когда на третий день, я догадалась, что больна, я поняла и то, что мои предчувствия смерти были не напрасны.

Первое, о чём я подумала, что всё же заразилась чумой.

А потому приняла меры: я приказала принести ко мне в палатку горючего масла побольше, и сказала, что теперь, если кто-нибудь войдёт ко мне, я подожгу здесь всё.

Мои алаи и Скегги, как сотник, присутствовали при этом.

— Да ты что, Свана, это от раны на ноге ты заболела! — воскликнул он первый.

— Сигню, этот не может быть чума! — побелел Исольф.

— Мы не можем это проверить, — сказала я. — У меня лихорадка, а значит, мы предположим худшее. Словом, приказываю я. И мой приказ: не приближаться. Через три дня сожгите палатку. Правильнее было бы сейчас же и сделать это… Всё, уходите, нечего вам тут… Пошли! Пошли прочь, иначе сейчас же подпалюсь!

Не знаю, что они там делали дальше, что решали, как сокрушались обо мне, я позволила себе уснуть. Больше я себя не помню. Только сны…

…Снег. Красивая деревня на отдалении от леса… Но что это?… Алые дымящиеся полосы крови на снегу, таящем от неё, горячей, ещё живой…

…Ребёнок бежит, он босой почему-то… по снегу босой… капли крови как бусинки сыплются за ним…

А-А-А! как страшно!

Как страшно! Как страшно!

Вы пришли теперь за мной… да…

Чёрный дым ползёт по снегу, превращая и его в чёрную грязь…

«Сдохни, ведьма!»

«Сдохни!»

«Сдохни!»…

Громадный, до неба костёр, стирающий хутор… разбегаются горящие куры…

Страшно… как страшно… я совсем одна…

Нет, Сигурд, милый, ты здесь, ты со мной…Ты всегда со мной, иначе меня вообще нет…

Весть, радость от которой сравнима только с вестью о смерти Лады Рутены, донеслась до нас в Брандстан. Расстроенный Ингвар пришёл ко мне сообщить её, чуть не плача сказал, что наша невестка заболела в Норборне. Всегда был слабаком, Эгилл, одно слово… Но при нём я сделала приличествующую горестную мину.

Однако едва я оказалась со своей верной Лодинн наедине, я не скрывала больше своей радости.

И ведь правда, мерзавка Сигню целый год среди чумы и — ничего, но наконец-то Боги услышали меня, ведь я молила их об этом, как только узнала, что эта девка поехала остановить чуму.

Спасибо, спасла от чумы страну моему сыну! И сама теперь там сгинешь!

Но через три дня другая новость пронзила меня стрелой — Сигурд ринулся в Норборн к ней!

Узнав об этом, я упала без памяти.

Я никогда в жизни не падала в обморок. Забегали, засуетились челядные, Ингвар потом не отходил от меня несколько дней, Лодинн поила своими травами, придающими сил, уговаривала: «Не пугайтесь, хиггборн, С Каем всё хорошо будет, всё хорошо. Я глядела в книги, раскидывала камни, ему сейчас не умереть…» Ох, будто я верю в её камни…

Мой мальчик, мой сын. Единственное, что было ценное, стоящее в моей жизни. Единственное, что осталось мне от моей несбывшейся любви…

Как ты мог поехать туда?! В ад чумы?!

Неужели ты так уж её любишь, ты год её не видел, неужели не выветрилась она из твоей красивой головы? Сигурд, неужели ты так похож на своего отца? У меня болью свело сердце об одной мысли об этом…

Я скакал десять часов, загнал нескольких лошадей. Легостай и несколько ратников были со мной. Жесточайшие кордоны не может обойти никто, кроме конунга.

В Сонборге остался Рауд вместо меня. Едва получив весть, я сразу, в полчаса собрался. Все распоряжения я сделал за минуты. Призвал Хубаву к себе. И слушал её дольше всех, пока седлали лошадей, пока Легостай собирал отряд скакать с нами, к тому же она дала мне свои лекарские записки и книги, тряся руками…

— Ты хоть вернись, Сигурд, — дрожа голосом, сказала она.

Тут прибежала девчонка от Фроде и принесла мне письмо Сигню. Письмо, что Сигню написала перед отъездом…

Все обручи, все скрепы, что держали моё сердце этот год, разорвало разом вместе с сердцем моим, едва я прочёл это письмо.

Она на смерть ехала. Тогда была готова… Тогда знала…Такие слова написать…

Как ты можешь? Сигню…Как ты можешь бросать меня?!

Возьми другую дроттнинг…

Что ты делаешь, Сигню?!

Как ты можешь это сделать со мной?! Ты всегда говорила, что любишь меня. Но если ты задумала меня бросить, значит, не любишь, не любила! Я никогда бы не бросил тебя!

И ты не смей! Не смей!!!

Я скакал, загоняя коней. Моё сердце не билось… если не застану живой…

Не смей! Дождись меня. Только дождись!.. Дождись, мы