Над изголовьем постели — Поклонный крест, по углам — витые свечи, а балдахин так высок, что способен упрятать с головой полдюжины царицыных прелестниц.

Царский постельничий, сурового вида боярин, отомкнул огромный сундук и вытащил тканое белье с веселыми узорами.

Развернул боярин торжественно простыню, приготовил постель.

И вновь Семен Ромодановский остался один.

— Господи, спаси и помилуй, не дай свершиться греху, — упал княжич перед Поклонным крестом.

Семен не услышал, как в комнату ступил государь. Иван Васильевич молча стал осматривать стройную фигуру боярышни.

— Вот и я таков, боярышня, — ласково пробасил государь, — прежде чем согрешить, тысячу поклонов обязательно отобью. Ты не робей, девица-красавица, девок я люблю и просто так их не обижаю. Ты молись, сколько потребуется, а потом мы с тобой побеседуем, для этого уже и постель разостлана.

Семен Ромодановский поднялся. Он был высок ростом, светел лицом, и Иван Васильевич смотрел на юнца так, как будто хлебал из глубокой чащи сладенькое вино.

— Государь…

— А ты, боярышня, красивше, чем я полагал. А как стройна! — всплеснул руками Иван Васильевич. — Вот такие добрые девицы мне по нраву. Дай я тебя всю осмотрю. Ах, хороша! Ах, пригожа! — во все стороны вертел государь князя Ромодановского. — Чего же тебя на смотринах-то не было? Кто знает, может быть, сейчас в царицах ходила бы!..

— Государь…

— Ну ничего, ничего, боярышня, у нас с тобой впереди самое лучшее времечко, — ласково подбадривал Иван Васильевич девицу. — А теперь сымай с себя платьице, хочу посмотреть, так ли ты ладна в исподнем, как в сорочке кажешься.

— Государь!..

— Слушаю тебя, девица, чего хотела молвить? Говори.

— Я ведь не девица, Иван Васильевич, ты меня прости. Христа ради!

Неожиданное сообщение вызвало у государя почти дикий восторг: он хохотал, хлопал себя ладонями по бокам и выражал такое ликование, какому позавидовали бы обитатели Потешной палаты.

— Вот оно как! Ха-ха-ха! Кто бы мог подумать? Стало быть, уже не девица?! А может, это и к лучшему, с ними только одна маета. Пока провозишься, и ноченька минует. А потом еще кутак неделю болит, — махнул государь рукой. — Видать, молодец был красен и речист, если сумел такую девицу, как ты, в постелю уговорить.

— Государь, не о постели я говорю…

— Вот оно как! Стало быть, еще и не постеля! — еще более тешился Иван Васильевич. — Уразумел, девица, пошла с молодцем прогуляться по лужку, а он тебя на землю заломал. Сам таким был! С этими посадскими отроками всегда нужно настороже быть, — назидательно вещал государь. — Они что молоденькие бычки, едва телку увидят, так тотчас готовы на нее запрыгнуть.

— Государь Иван Васильевич…

— Ты для меня, боярышня, таковой еще более приятней будешь. Ох, надоело мне за других эту работу исполнять… А теперь скидывай платье, не век же мне дожидаться!

— Государь, — стал стягивать с себя сорочку Семен Ромодановский, — не выйдет у нас того, о чем ты думаешь.

— Да ты, Ирина, видно, меня совсем уморить хочешь. Со всеми бабами выходило, а с тобой, стало быть, не выйдет? Ха-ха-ха! Чем же ты такая особенная? Ну, хватит тебе шутихой быть, показывай свои телеса. Гаси свечи и не прекословь. Не люблю, когда ярко… Вот так-то оно лучше, Ирина. А теперь помоги мне рубаху снять. Ох, рученьки какие у тебя нежные, так и ласкают меня всего. Ну, чего дрожишь? В постелю! — терял государь терпение.

— Сейчас, государь, сейчас! — перепугался царского гнева Семен Ромодановский.

Княжич сорвал с себя последнее платье и, оставшись в одном исподнем, юркнул под одеяло.

Государь в постелю собирался не торопясь: снял с шеи крест, не позабыл укрыть тряпицей богоматерь, чтобы не видела греха, и, перекрестившись на распятие, присел на самый краешек.

— А теперь согрей меня, — распахнул государь одеяло, — тело твое жаркое хочу почувствовать!

Царь Иван дотянулся всем телом к лежащей рядом девице, потом уверенно запустил ладонь боярышне под исподнее платье и в ужасе отдернул руку.

— Государь…

— Что?! Как?!

— Государь Иван Васильевич, говорил я тебе о том, не девица я, а князь Семен Ромодановский, племянник боярина Михаила Воротынского. Он меня для шутки во дворец пригласил. Я ведь и раньше девицей наряжался.

Царь не мог отдышаться. Злоба тесной удавкой сдавила гортань и не желала отпускать, а когда наконец Иван Васильевич сумел освободиться от хищного объятия, из горла вырвался шепот:

— Надсмеяться надо мной посмел?! Государя шутом выставил?! — хватался за шею самодержец.

— Иван Васильевич, государь, не моя вина, — хватал за руки самодержца Семен.

— Прочь поди! Все вы заедино! И царица знала о твоем переодевании?

— Как же не знать, государь, конечно, знала! Что она, бабу от отрока отличить не сумеет? Царица тоже потешиться хотела! — от страха взвалил отрок вину на государыню.

Коса отлетела и толстой огромной змеей, свернувшись в клубок, лежала поверх одеяла.

— Все вы против меня заединщиками восстали, — задыхался Иван Васильевич. — Все! Даже государыня и то против меня зло затеяла. Кому же мне тогда верить?! Господи, почему ты ко мне так немилосерден?! Почему ты не забрал меня вместе с моей любавой, Анастасией Романовной?! — слезно печалился великий князь всея Руси.

— Прости меня, государь!

— Убью! — Иван Васильевич сошел с постели, а одеяла повисли на его ногах длинными путами. — Смеяться над государем надумал!

Царь дотянулся до кафтана, вырвал из ножен кинжал и, вкладывая в удар всю мощь прорвавшегося гнева, обрушил его на Семена Ромодановского. Из раны княжича обильным потоком хлынула кровь. Поперек кровати лежало бездыханное тело княжича Семена.

— К царице! — орал самодержец. — Порешу гадину! Убью злыдню! Будет знать, как над мужем надсмехаться!

Иван Васильевич, сжимая в руках кинжал, бежал по коридорам дворца, извергая проклятия. Исподнее, словно туника, развевалось от быстрого бега. Стража в ужасе разбегалась от помешавшегося самодержца; проявляя изрядную прыткость, прятались по углам ветхие старицы и степенные юродивые, а государь, не обращая внимания на челядь, встречавшуюся на пути, бежал в царицын терем.

Караульничие, застывшие в дверях светлицы, при виде государя поспешно отступили в сторону, и Иван Васильевич с силой распахнул дверь и ворвался в парадные покои.

Царица Анна стояла от Ивана Васильевича всего лишь в трех саженях. Девки испуганно метались, прятались за матушку и визжали так, как будто в комнату ворвался дикий зверь.

Иван Васильевич вдруг остановился, потом сделал шаг, ступил другой раз, а когда до государыни оставалась всего лишь сажень, ноги его подогнулись, и он, ухватившись обеими руками за грудь, свалился к ногам Анны.