«Не дай бог…» – подумал Морис, но он был искренне тронут такой оценкой своей работы и растроганно поблагодарил руководство КГБ за оказанную ему честь. По неписаным законам разведки орден должен оставаться в штаб-квартире в Ясеневе. «До лучших времен», – как сказал начальник ПГУ. Что под этим подразумевалось, каждый из присутствующих представлял по-своему.

Вечером накануне отъезда они вдвоем ужинали на даче, к которой Морис успел привыкнуть. Проговорили допоздна и расстались уже ночью, понимая, что каждому нужно отдохнуть перед предстоящим напряженным днем. Борис думал о том, что барона ждут тяжелая и опасная работа, новые нервные нагрузки и, возможно, непредвиденные испытания.

На взлетном поле перед посадкой в самолет, вылетавший в Прагу, они обнялись.

– Я с тобой, Морис. Береги себя.

– Знаю. Спасибо.

Петров с тревогой проводил взглядом барона, пружинистым шагом идущего к трапу.

«Увидимся ли мы когда-нибудь вновь? – подумал Борис и сам себе ответил: – Вряд ли».

В здании советского посольства на бульваре Ланн на трех последних этажах размещалась резидентура КГБ. Пройдя через небольшую комнату, где сидел дежурный, и выполнив необходимые формальности, Владимир оказался в просторном, хорошо освещенном зале, разделенном прозрачными перегородками. Там, в небольших комнатках-сотах, за рабочими столами, подобно пчелам в улье, сосредоточенно трудились офицеры резидентуры. Помещение имело двойные стены, потолки и полы со звуконепроницаемой изоляцией. Это свободное пространство наполнялось постоянными электронными звуковыми сигналами, защищающими от прослушивания. Образно говоря, резидентуру можно было сравнить с огромной подводной лодкой, плавающей в электронном море, попасть в которую можно через один-единственный люк.

Стены зала являли своеобразную Доску почета – их украшали фотографии работников ДСТ и установленных разведчиков ЦРУ в Париже. Снимки были различного качества, поскольку запечатленные персонажи «снимались» при самых разных обстоятельствах: на правительственных приемах, в салоне автомобиля, на улице солнечным днем или в темном помещении. Попадались строгие фотографии, взятые из паспортов или других официальных документов. На отдельных «плакатах» красовались служебные автомобили французской контрразведки, а также их регистрационные номера.

В 9.05 Владимир Кулябов получил последние наставления в кабинете парижского резидента КГБ. Спустя пятнадцать минут он спустился в подземелье посольского гаража, снова и снова мысленно прокручивая маршрут сегодняшней поездки. Внутренний карман пиджака давил грудь – там лежал плотный серый сверток. Сегодня Кулябов заложит его в тайник под названием «Скала». Тайник находился в живописном лесу, недалеко от королевского дворца в Фонтенбло.

Владимира уже ждали оперативный шофер Дима Воронов и его жена Валя, которую за миниатюрную фигурку и курносый вздернутый носик посольские называли Кнопкой.

Дима открыл вместительный багажник, где лежала спущенная надувная лодка, образуя нечто, по форме напоминающее уютное птичье гнездо, поверх которого был наброшен толстый шерстяной плед. Кулябову не нравилась подобная процедура, но на ней настоял резидент. Никто не знал, что у него была легкая форма клаустрофобии. Об этом своем «тайном» недуге он тоже узнал совершенно случайно, еще студентом, застряв однажды в тесной кабинке лифта в старом московском доме, направляясь к друзьям на встречу Нового года. Тогда внезапно появилось острое чувство тревоги, сердцебиение, и ему стоило значительных усилий сохранять спокойствие и не терять самообладания. Новый год Кулябов встретил между этажами, барабаня по стенкам кабины, пока сердобольные соседи не отыскали уже изрядно подвыпившего жэковского механика… Тот, ворча, освободил Владимира из плена, избавив от неприятных ощущений. Понятно, что в тесном лифте застревают не каждый день, и Владимир опять надолго забыл об этой своей особенности. Багажник, конечно же, не кабина лифта, но чувство тревоги вновь возникло.

Дмитрий молча смотрел, как Владимир, скрючившись, разместился в багажнике посольского «Пежо-504», ободряюще подмигнул разведчику и мягко закрыл крышку. В кромешной темноте Владимир мог включить карманный фонарик, но не стал этого делать: темнота почему-то гасила острое ощущение беспокойства.

Заурчал мотор, машина мягко тронулась и выехала из «Бункера» – так французская контрразведка окрестила советское посольство во Франции. Название оказалось, на удивлении, метким. Строение из серого бетона с мозаичными панно среди изящных парижских зданий выглядело так же нелепо, как Дворец съездов на территории Кремля. Правда, бывшая штаб-квартира НАТО, располагавшаяся неподалеку, тоже не совсем вписывалась в ландшафт, однако создатели современного офисного комплекса Северо-Атлантического союза проявили больше творческого воображения и одновременно чувство меры.

По соседству с советским посольством находилось здание, где размещался стационарный пост наружного наблюдения французской контрразведки. Дежурный офицер рутинно отметил в регистрационном журнале: «…Серый „Пежо-504“ номер 115 CD 1876 выехал из гаража в 9 часов 30 минут. В кабине двое – шофер посольства Воронов и его жена».

А в помещении резидентуры КГБ, где было установлено специальное радиоэлектронное оборудование «Зенит», продолжали внимательно следить за эфиром, точнее, за частотами, на которых работали полиция и французская контрразведка. Повышенной активности в эфире не отмечено. В противном случае Владимиру немедленно бы передали условный радиосигнал об отмене операции – небольшое устройство для приема находилось у него в кармане. Такое же электронное «указание» получил бы и оперативный шофер Дмитрий Воронов… Он бы тогда просто покатался по городу и, купив что-нибудь для вида в арабских продуктовых лавках, вернулся в посольство.

Но сигнала не последовало, и серый «пежо» спокойно двигался по направлению к Опера, где находились крупные парижские магазины: «Галери Лафайет», «Принтан», «Брюмель» и «С&А». Подъехав к многоярусному подземному гаражу для посетителей, Дмитрий послал «пассажиру» сигнал: открыл на секунду бардачок в салоне, и специальная лампочка на миг осветила багажник. Это означало: «Приготовиться, подъехали к точке». Машина спустилась до последнего уровня тускло освещенного гаража, развернулась и медленно, задним ходом въехала на парковочное место, расчетливо выбранное в глухой, не просматриваемой зоне между двумя несущими колоннами. Проделав еще раз манипуляцию с бардачком, Дмитрий вышел из автомобиля. Оставила машину и Валя. Осмотревшись, шофер еще раз глянул в сторону въезда. Открыл багажник. Секунда – и Владимир стоял рядом с Дмитрием. Шагнув за колонну, он оказался возле «рено», быстро открыл незапертую дверцу и сел за руль. Нащупав ключ, предусмотрительно оставленный в замке зажигания, Кулябов включил двигатель. На панели переднего стекла лежал розовый картонный билет, служивший при оплате пропуском на выезд. Через полминуты «рено» с обычными парижскими номерами благополучно выкатил с другой стороны подземной парковки.

Вороновы же, не спеша, прошли нижнюю галерею (не встретив на своем пути ни одной живой души – все предпочитали парковаться на двух верхних уровнях, поближе к выезду) и скрылись за дверью со светящейся в полутьме надписью «Лифт». Вскоре супруги оказались на многолюдной улице, на пути в сторону «Брюмеля» – рая для модных мужчин. Там они неторопливо выбирали для Димы рубашку и галстук – у шофера через три дня день рождения.