Маша стояла рядом и не знала, как поступить. Как вечная пацифистка Станина не любила ни драк, ни насилия. Ведь и с Лерой она общалась, пусть не так хорошо, как с Миланой, но общалась. Ладони девушки продолжали закрывать нижнюю часть лица. Машу охватил ужас — она слишком боялась за Милану.

Стас стоял рядом с Марией, не в силах подойти к своей возлюбленной, словно ее окружал невидимый купол из слез, боли и крови. Молодой человек винил себя за это происшествие. Не наговори он со злости Лере злых слов, она бы не убежала и не попала бы под машину. Барский смотрел на плачущую и поющую девушку и был готов сам заплакать, лишь бы Мила вновь улыбалась.

— Может ей успокоительного? — поинтересовалась полноватая женщина, кивая на Малинину.

— Нет! — Максим вскочил на ноги. — Не нужно ей успокоительного. Мы ее сейчас заберем.

Максиму не хотелось вновь сажать сестру на лекарства, она и так на них долго просидела.

— Стас помоги мне, — Макс попытался поднять сестру, чтобы она оставила тело Леры в покое и ее могли увезти.

Милана сопротивлялась, но все же отпустила подругу. Внешний вид девушки оставлял желать лучшего: на лице разводы слез и крови, одежда сырая и грязная.

— Ее надо домой, — сказал Стас, беря девушку на руки.

Максим, молча, кивнул и показал в сторону своей машины. Когда ребята двинулись, парень остановился и последний раз взглянул на бывшую девушку, которую сейчас закрывали простыней.

Домой добрались в молчании. Милана продолжала плакать на руках у Стаса. Все чувствовали себя не очень хорошо. В квартире молодых людей встретили Александр Николаевич и Ирина, которые так и застыли, увидев окровавленную дочь. Домработница схватилась за сердце, а глава семейства так и замер на месте.

— Что случилось? — пришла в себя Ирина и бросилась к плачущей Милане.

— Давайте я ее в комнату отнесу, а вы поговорите, — сказал Барский, направляясь к лестнице.

Никто препятствовать парню не стал, и Стас поднялся по ступенькам в комнату возлюбленной и сразу направился в ванную, где снял с девушки грязную одежду и отмыл от крови.

Уже через двадцать минут Малинина оказалась на кровати, сильно прижимаясь к парню.

* * *

— Мила, ты идешь? — в мою комнату вошел Максим в черных брюках и рубашке.

— Нет, — ответила я и вновь отвернулась к окну, в которое смотрела уже два часа.

Сегодня похороны Леры, но мне идти совершенно не хотелось. Может потому что я чувствовала в смерти подруги свою вину? Эти два дня прошли для меня, как во сне. Я ела, когда говорили, спала, когда Стас укладывал. Все это время Барский провел со мной, искренне считая, что это он во всем виноват. Сколько я его не переубеждала в обратном, Стас постоянно говорил, что если бы он держал язык за зубами, то ничего не случилось. Только я-то знала, что здесь его вины нет.

— Что случилось? — поинтересовался Малинин.

— Глупый вопрос, ты не находишь? — немного грубо отозвалась я, все еще никак не могла до конца отойти от смерти подруги на моих руках.

— Милана, тут нет твоей вины! — уверенно заявил братец, подходя сзади и ложа руки мне на плечи. — Перестань так убиваться — жизнь-то продолжается. Ты не должна из-за всего случившегося губить свою жизнь. Стас и так мучается вместе с тобой.

— Он приехал? — поинтересовалась я, неотрывно смотря в окно.

— Да и ждет тебя в низу.

— Пусть едет с вами, — сказала я, понимая, что совершенно не могу ехать на похороны Леры.

— А ты?

— Макс, я хочу побыть одна! — резковато ответила я. — Дайте мне тишины!

Максим ушел, так больше ничего не сказав. Снизу послышались голоса, а вскоре наступила тишина.

Я продолжала стоять у окна и размышлять. Почему я постоянно теряю близких мне людей? Что со мной не так? Видимо я просто неудачница по жизни. Сначала умерла мама, потом из моей жизни ушли Лера и Паша. Теперь еще и смерть Валерии. Странно так, я раньше думала, что мы будем дружить всю жизнь. Может быть, я просто все идеализировала? Но как по-другому? Мама мне всегда говорила, что я должна верить в чудо. Вот только никаких чудес со мной не произошло. Я даже теперь к Стасу боюсь подходить. Вдруг с ним что-то случится. Я тогда этого не переживу. А если Макс и Машка? Что тогда? Или папа? Да меня изолировать нужно от общества.

Понимая, что больше не могу вот так стоять и смотреть в окно, я решила покинуть квартиру. Совершенно забыв, что мой внешний вид совершенно не подходит для прогулок. Черная юбка-карандаш, черная водолазка и платок на голове, красные глаза выдают мои слезы. Как же я устала!

На улице, словно играя с людьми, то пропадало за облаками, то вновь начинало светить солнце. Время близилось к полудню и народа на улице было много. Сегодня выходной, а значит можно не торчать в душных помещениях на работе и учебных заведениях.

— У всех жизнь бьет ключом, — под нос себе сказала я. — А меня она бьет по голове.

Я продолжала свое брожение по улицам, и мое внимание привлекли две девочки, играющие около фонтана. И все бы ничего, если бы они мне не напомнили мне Лерку и меня несколько лет назад. На глаза вновь навернулись слезы. Когда же это все закончится? Я присела на лавочку и закрыла лицо руками. Как же я хочу нормальной жизни.

— У вас все в порядке? — подбежали ко мне девочки.

— Не очень, — честно призналась я, разглядывая малышек. Одна из них была темненькая, а другая светленькая.

— Моя мама тоже такой платок носила, когда дедушка умер, — сказала светленькая. — У вас тоже?

— Да, подружка. Берегите друг друга, девочки, — сказала я, вставая с лавочки. Мне вновь хотелось расплакаться.

Я вышла из парка, в который даже не помню, как забрела. На поем пути попались какие-то дворы. Здесь народа совершенно не было, видимо, решили уйти в парк. Я перешла дорогу и остановилась. Как так получилось, что я вышла к дому, где раньше жила Валерия? Позади меня послышался звук рабочего двигателя, и я моментально обернулась.

— Садись! — приказал лысый бугай, вылезая из машины.

— Вы кто такие? — спросила я, совершенно не чувствуя страха. С заднего сидения вылез еще один мужчина, улыбаясь мне желтыми зубами.

— Садись, говорят! С ветерком прокатим, — улыбнулся желтозубый, подходя ближе.

— А не пойти бы вам? — предложила я.

За свои слова я моментально получила сильную оплеуху. Кажется, я вижу звезды.

— Ты чего творишь? — заорал лысый. — Тебя за нее порешат.

Кто, кого порешит, я узнать не успела, потому что к лицу приложили тряпочку, и я потеряла сознание.

* * *

— Я не понял, что у нее с лицом? — сокрушался Павел, когда увидел разбитую губу возлюбленной. Сейчас злости Аверьянова все черти ада позавидовали. — Кто посмел? Я спрашиваю, кто посмел на нее руку поднять?