– Ты выглядишь старше своих лет, но это хорошо. Мне нравится, как ты выглядишь. Как настоящий мужчина. – Она отступила назад, сложила руки на груди, одобрительно оглядела его.

– Я приехал из-за твоего письма. Ты знаешь, я не склонен к размышлениям, но твое письмо вызвало какие-то процессы в моем сером веществе. – Он постучал себя пальцем по лбу. – Я задумался, да так, как давно не задумывался. А может быть, и вообще никогда.

– Рада слышать, что ты смотришь на вещи так же, как и я.

Келли не ожидала такой полной и безоговорочной капитуляции. Она предполагала увидеть его угрюмым, агрессивным, настороженным – в общем, быка на привязи с кольцом в носу.

На губах его появилась ленивая, неопределенная улыбка.

– А я рад, что ты рада.

Келли нахмурила брови. Он над ней насмехается? Она сразу насторожилась.

– Я прочел твое письмо, и меня осенило, будто молнией озарило. Я внезапно понял, что мне надо делать. Понял свою ответственность перед Найтсвиллом, перед людьми, живущими здесь. А главное – перед Натом. Это мои первостепенные, невыполненные обязанности, от которых не имеет права отворачиваться ни один порядочный человек.

Он говорил именно то, что нужно. Ни к одному слову она не могла бы придраться. Но то, как он говорил… В каждом слове чувствовался подвох. Словесная дуэль явно оборачивалась не в ее пользу. Он просто-напросто играет с ней, как кошка с мышью.

– Ты очень изменился, Хэм. Я имею в виду – не только внешне. Не могу определить, что именно в тебе переменилось. – Она помолчала, коснулась пальцами губ, закусила губу. – Как говорил принц датский, ни внешность его, ни внутренний мир нисколько не напоминают прежнего человека. Теперь, наконец, я поняла, что он имел в виду. С тобой произошло что-то очень значительное, не так ли?

Его улыбка не имела отношения ни к ней, ни к настоящему моменту.

– Я повидал мир. Все его четыре стороны. По морю, по железной дороге, верхом и пешком. У меня вот такие мозоли на заднице и на ногах. Да, в этом все дело. Я стал толстокожим. – Он снова постучал себя по голове. – И здесь тоже. Мысли мои теперь не так прозрачны, как когда-то. Я набрался опыта, извлек из него пользу. А опыт извлек пользу из меня.

Его двусмысленные речи, тонко приправленные иронией, повергли Келли в растерянность.

– Ты надо мной смеешься?

– Как я могу смеяться над тобой! – Он изобразил обиду и отчаяние, сквозь которые, тем не менее, проглядывала озорная насмешка. – О чем ты говоришь, дорогая Келли? Ты меня вызвала, и вот я здесь. Все очень просто.

Он раскинул руки жестом фокусника, демонстрирующего публике, что ни в рукавах, ни под полой пиджака он ничего не прячет.

– Все очень просто, – эхом повторила она. Против этого нечего возразить. – Ты прямо с вокзала?

– Я прошел взглянуть на дом. Там все разваливается. И дом, и ферма.

– Нат и Уолт поддерживали ее как могли. Теперь Уолта нет, а Нат большую часть года отсутствует, учится в колледже. Я нанимаю людей из деревни, чтобы присматривали за поместьем.

– Твои наемные работники, видно, так поглощены собственными бедами, что не могут думать ни о чем другом.

– Они гордятся тем, что отрабатывают свое содержание. Для всех, кого я поддерживала в годы Депрессии, я нахожу какую-нибудь работу. Шитье, побелка и покраска, починка, заготовка дров.

– Придуманная работа. Вроде тех благотворительных учреждений, где старики лениво машут вениками или стоят, облокотись на лопаты. Такая работа не приносит удовлетворения. Это как издевательство. Послушай… Я приведу здесь все в порядок. Починю и покрашу дом и амбар. Земля еще вполне годится для обработки, и я намерен ее возделать. На кладбище надо выкосить траву, вырвать сорняки. Сейчас там даже надгробия не разглядеть. Не волнуйся, я не стану выгонять людей. Они останутся, и будут работать под моим началом. Только теперь они будут выполнять настоящую мужскую работу.

Этот новый, совершенно не похожий на Хэма Найта человек, поселившийся в его теле, произвел на Келли неотразимое впечатление. Нет, он не ошеломил ее. С ним, по всей видимости, тоже можно справиться. И она с ним справится. Он будет делать то, что нужно ей. Только с ним потребуются осторожность и осмотрительность, о которых она не заботилась с его предшественниками.

В нем появилась какая-то загадочность, завораживавшая и возбуждавшая ее. Хэм снова будет жить в Найтсвилле… Хэм, она и Нат. Неужели это несбыточные фантазии – воображать себе, как они трое живут в большом белом доме одной семьей?

И еще кое-что волновало и притягивало ее в этом новом Хэме. Его жизненная сила. Сама его близость рождала в ней такое желание, какого она уже давно не испытывала. Она вспомнила, как ждала Уэйна на пристани, перед тем как отправиться с ним на райский остров. Представила себе крепкое, мускулистое тело Хэма. Она откинула назад волосы.

– Можешь переселяться, когда захочешь. В доме чисто. Белье убрано, чтобы не пылилось. Если хочешь, я могу хоть сейчас тебя туда отвезти. Наверное, нелегко снова возвращаться в родной дом, который годами стоял заколоченным. Здесь нужна женская рука.

Он ответил вежливо, отстранений:

– Сердечно благодарю, но мне это не нужно. Старый холостяк всегда все делает по-своему.

Их взгляды скрестились в молчании. Каждый думал о своем. «Колдовство кончилось. Она больше не властна надо мной».

«Он избавился от своей импотенции, я это чувствую. Теперь он мой».

– Нат… он сейчас в колледже? Не могу поверить, что прошло столько времени. Малыш Нат уже в колледже…

– По возрасту, он уже может идти на войну, – с горечью ответила Келли.

Хэма как обухом по голове ударило. Он и сам записался добровольцем, но не ждал, что его призовут. Его зарегистрировали как моряка торгового флота, а эту категорию обычно на военную службу не призывали. Со временем, если он не вернется на море, категорию ему могут изменить. Но как сказал один сержант, с которым он разговорился в баре в Сан-Диего, в первую очередь берут молодых. Молодых… таких, как Нат. Его сын.

– Он считает, что не стоит начинать новый семестр в Йеле, – продолжала Келли. – Некоторых его сверстников уже призвали. Говорят, король Франклин очень скоро втянет нас в войну, и она будет долгой. Мне иногда кажется, этот дурачок ждет не дождется, чтобы его призвали.

– Если это так, почему он не записался добровольцем?

– Замолчи! – Хэм вздрогнул от ее резкого окрика. – И он хочет это сделать.

– Значит, у парня есть голова на плечах. В этом случае он сможет выбирать, где ему служить – в армии, во флоте – и по какой специальности.

– Какая разница? Ведь, в конце концов, его пошлют на фронт. На смерть в чужой войне.

Он не узнавал ее. Обреченность не может исходить от Келли, всегда неукротимой, неподдающейся, неуязвимой. Сейчас она похожа на одну из тысяч американских матерей, обеспокоенную судьбой своего сына. Как прозаично…