– Дурак, – еле сдерживаясь, чтобы не разораться, шипел Калашников, заглушая гложущее его изнутри чувство зависти. – У нас дело такой исключительной важности, а ты, скотина, наплевал на все и по бабским постелям валяешься. Нигде своего не упустишь – где же это в природе видано, чтобы голый грязный мужик, вышедший ночью из леса, сумел бы первую встречную бабу за два часа в себя без памяти влюбить?

Малинин самодовольно ощерился улыбкой пресыщенного сметаной кота.

– Так дело-то, вашбродь, нехитрое, – пропел он, не забывая глядеть под ноги. – Бывало, у нас-то в деревне как пойду вечером на гулянку, так выберу какую погрудастее, да и…

– Грандиозно, – завершил малининские откровения Калашников. – А мне вот, столбовому дворянину, пришлось у паршивого лабаза замок ломать, чтобы прибарахлиться. Думаешь, приятно становиться тем, кого когда-то ловил? А я ведь и тебе костюмчик прихватил – заявится, думаю, дурак голым на Красную площадь, с него станется.

– Э-э-эх, – тоскливо протянул Малинин, оглядывая светлеющие силуэты деревьев. – Обидно, что толком ничего и не увидели. Столько лет Расея во сне снилась – все думал, как бы на нее, родимую, хоть одним глазком поглядеть… А тут – из леса в Ростове – в постель, оттуда – в ванную, потом – на аэродром… Только в такси по дороге к Васильевскому что-то новое и разглядел. А ездят в Москве ничуть не лучше, чем у нас в Аду. Пробки на дорогах жуткие, гаишники уроды, и все друг друга матерят.

– А мне, ты знаешь, пофиг, – флегматично заметил Калашников. – Я уже к городу как-то привык. Осмотрелся, конечно, по сторонам немножко, пока тебя ждал. По мне, вообще в Белокаменной мало что изменилось. На лошадях больше не ездят и пиво в основном вместо водки пьют, если по рекламе судить, а так осталось все то же самое. Извозчик на такси, сволочь, поначалу втрое заломил – угадал во мне приезжего.

– Вас как будто все это даже и не удивляет, – пробурчал Малинин. – Так спокойно себя ведете, как будто мы не из Ада, а из Жмеринки в отпуск потусоваться заехали.

– Я, братец, свое отудивлялся, – кратко пояснил Калашников. – Первое время мне лично было крайне изумительно с Иваном Грозным и Леонардо да Винчи в одном автобусе на работу ездить, а потом как-то привык. Человеку вообще свойственно ко всему привыкать.

– Это верно, – охотно согласился Малинин. – Кстати, видел с месяц назад у Шефа в приемной этого да Винчи. Приходил скандалить – жаловался, спрашивал, нельзя ли что-то с каким-то Дэном Брауном сделать – чуму на него наслать или холеру в крайнем случае. Даже на вирус эбола мужик был согласен – по нему видно, что совсем отчаялся.

– А Шеф чего? – без интереса спросил Калашников.

– Ничего, – развел руками Малинин. – Посмеялся. Жалко, говорит, тебе, что ли? Щас народ в музеи не ходит, галереи не смотрит – а тут, глядишь, и интерес к твоему творчеству у молодежи проснется. Отрицательная реклама, сказал, она вдвойне реклама.

Калашников, казалось, не слушал его – он мрачно рассматривал что-то впереди.

– А вы домой разве не хотели бы заглянуть, ваш-бродь? – перевел тему Малинин.

– Нет, – пожал плечами Калашников. – Кого я там увижу? Большинство знакомых и родных в гражданскую с голодухи опухло, а кто уцелел, так тот давно уже умер.

Алексей соврал. Он сам чуть не опоздал из-за того, что искал могилу Алевтины на старом кладбище. Не нашел – ни памятника, ни оградки. Рыдал полчаса, как идиот.

Они вышли на поляну, освещенную восходящим солнцем. Малинин дополнительно посветил фонарем в сторону уходящей в холмы тропинки, и его слегка передернуло.

– Вашбродь, тут целая лужа запекшейся крови. Непонятно, чья она. Может, медведь корову задрал? Неуютно мне. У вас что, оружия с собой вообще никакого нету?

– К сожалению, – с явным неудовольствием констатировал Калашников. – Где ж его возьмешь за пять часов? Только нож кухонный с собой и прихватил в магазине. Когда замок ломал, кожу стесал, болит. Хреново все ж быть смертным, знаешь. Я уже привык, что в городе за час любая ткань регенерирует, а тут такая лажа.

– Вы мне зубы не заговаривайте, – впервые за последние сто лет сдерзил Малинин, и Калашников невольно раскрыл глаза от удивления. – Как мы без оружия-то справимся?

– С доктором же справились, – отмахнулся Калашников, поднимаясь на вершину скользкого, покатого холма. – А у того пушка поопаснее была. Но, с другой стороны, честно скажу – легко не будет. Я по отцу Андрею в Интернет-кафе подробно досье посмотрел, когда адрес его вычислял, – крепкий орешек. Где только не побывал – даже на Кавказе, как Лермонтов. Наверняка у него под подушкой лежит что-то огнестрельное, а у нас такого не имеется. И натура мне подсказывает – он с нами не станет в театр играть, как господин профессор. Пристрелит сразу, как только увидит. Ему не привыкать.

– И что мы тогда делать с ним будем? – приуныл Малинин.

– Помирать будем, – присвистнул Калашников, шагая по мокрой траве. – Ладно, не трясись ты так. Испробуем верную схему а-ля Склифосовский – я вхожу, его отвлекаю, а ты следуешь вслед за мной и с размаху бьешь его по башке… ну, если получится. Это ж все-таки дом в поселке, а не небоскреб. Ничего сложного, влезешь в окно сзади. Судя по газетам, у него помощник утонул три дня назад, мужик один живет.

– Может, вы мне все-таки расскажете, что там случилось, прежде чем мы начнем по второму разу умирать? – окончательно осатанел Малинин и демонстративно встал на месте.

– Вот осел упрямый, – с досадой сплюнул Калашников, также остановившись. – Да чего рассказывать, секретов никаких нет – мог бы и сам догадаться. Если мы сейчас не отправим доброго отца Андрея прямиком к нам в город и не подожжем со всех сторон его скромное жилище, то погибнет весь мир – случится конец света. Я надеюсь, ты доволен?

– Потрясающе, – еле слышно прошептал Малинин и плюхнулся в траву. С минуту он сидел, бесцельно разглядывая пожухлые травинки вокруг. Наконец его прорвало.

– Интересно, и какого хрена каждый раз так получается? С чего такая закономерность? Почему если в обычном детективе объявляется лопоухий маньяк средней руки, то обязательно ставит задачу как минимум – уничтожить весь мир? Прямо житья от этих глобальных гениев-злодеев не стало. Так скоро и кошельки красть будет некому.

– Я тоже так считаю, братец, – сдержанно произнес Калашников. – Но что поделаешь? Такова уж специфика зла. Возьми, например, «Аль-Каиду». После того как они небоскребы в Нью-Йорке взорвали, им нельзя за мелочь браться – поклонники не поймут. У злодеев-одиночек тоже выбора негусто: если просто зарезать семь мужиков и баб, ну кто, скажи на милость, такую ерунду оценит? Посмеются только, скажут, любитель пришел. А вот конец света устроить – суперская вещь, тем более это до сих пор никому не удалось. Правда, что будет дальше, они не думают. Ну так на то они и маньяки.

Малинин пятнисто посерел лицом – темные тени легли на его скулы.

– Слушай, не ты ли фрицев шашкой, как капусту, в Перемышле рубал? – взбесился Калашников. – А тут какого-то попа испугался? Пошли быстрее. Надо закончить, пока окончательно не рассвело. Я иду первый, ты – за мной, только немного погодя, чтобы не разобрали, что нас двое. Из этого дома все вокруг хорошо просматривается.