Адам кричит и размахивает руками. Выкрикивает то, что сам не слышит за всем безумием. «Хватит. Свалите на хрен!» Он не будет свидетелем этой смерти.

Вертолет зависает, потом подает в сторону. Из динамиков слышится голос: Закончили?

— Да! — кричит Адам.

Слог пробуждает Хранителя из транса. Он смотрит на Адиантум — та вцепилась в ветку, всхлипывает. Не осталось путей, кроме здравого смысла. Хранитель запрокидывает голову — и работа прекращается. Внизу бригадир совещается по рации с невидимой сетью. Новый треск из вертолета: Спуск подтвержден. Уходите. Летающий хищник задирает нос и разворачивается. Ветер прекращается. Оглушающий шум затихает вдали, не оставляя ничего, кроме мира и поражения.

Они слезают в ремнях: перепуганный психолог, стоический художник, затем — пророчица, чье лицо, когда она спускается на двести футов, в растерянности. Их арестовывают и ведут по изрубленному склону к лесовозной дороге, уже подползшей на несколько сот ярдов к основанию Мимаса. Они сидят в грязи и часами ждут полицию. Потом офицеры расторопно их упаковывают, троих в ряд, на заднее сиденье патрульной машины.

Лесовозная дорога ползет по оврагу. Трое пленников оглядываются на оголенный хребет, на очертания великого древа, лишь вдвое моложе христианства. Голос ниже стрекота вертолета что-то говорит, но его никто не слышит, даже Адиантум.

ПОКА ЗАКЛЮЧЕННЫХ УДЕРЖИВАЮТ, Патриция Вестерфорд начинает переговоры с консорциумом четырех университетов для учреждения Глобального хранилища рассадной зародышевой плазмы. Пара заявлений — и «Рассада» становится юридическим лицом.

— Пора, — говорит доктор Вестерфорд разным публикам, у которых надо собирать средства на климат-контроль, высокотехнологические залы и обученный персонал. — Давно пора сохранить те десятки тысяч видов растений, что исчезнут еще при нашей жизни.

Она дошла до того, что эти предложения сами слетают у нее с языка. Через два месяца она направляется на юг, на первую исследовательскую экспедицию в бассейн Амазонки. Еще тысяча квадратных миль леса исчезнет раньше, чем она до него доберется. Когда Патриция вернется, ее будет ждать обед от Денниса.

ПОКА ЗАКЛЮЧЕННЫЕ ИЗОБРАЖАЮТ СОН, Нилай Мехта наслаждается лучшими часами творения. Из постели в кабинете он издает приказ эльфам «Семпервиренс» о сути «Господства 8»:

Как не дать нескольким миллионам игроков уйти? Мир должен быть полнее и перспективнее их жизни офлайн… Представьте себе, как миллионы пользователей сообща обогащают мир каждым своим действием. Помогите им построить такую прекрасную культуру, что им будет больно ее потерять.

* * *

В ИНОМ МЕСТЕ У ДРУГОЙ ЖЕНЩИНЫ начинается свой, особый тюремный срок. Кровотечение в мозгу ее мужа захватывает и ее. Она звонит 911. Едет в скорой, ночь теплая. В больнице подписывает осведомленное согласие, хотя больше никогда не почувствует себя осведомленной. Идет к нему после первой операции. То, что осталось от Рэя Бринкмана, лежит в регулируемой койке. У него убрали половину черепа, мозг заклеили лоскутом скальпа. Из него торчат шланги. Лицо Рэя застыло в ужасе.

Никто не скажет Дороти Казали Бринкман, сколько он таким еще будет. Неделю. Еще полвека. В первые ночи, во время бдения в реанимации, ее посещают разные мысли. Страшные. Она останется, пока его не стабилизируют. После этого надо спасаться.

Снова и снова она слышит, что кричала всего за несколько часов до того, как рухнул его мозг. «Все кончено, Рэй. Все кончено. С нами двумя кончено. Я за тебя не отвечаю. Мы друг другу не принадлежим и никогда не принадлежали».

В ТЮРЬМЕ, ВОРОЧАЯСЬ НА ВЕРХНЕЙ КОЙКЕ, Адам видит, как великие секвойи взрываются, словно ракеты на стартовых площадках. Его исследование цело — все драгоценные данные опросников, собиравшиеся месяцами, — но не он. Он начал видеть в вере и законе то, что скрывалось за простором здравого смысла. Тюремный срок без предъявления обвинений помогает прозреть.

— Ты видишь их план, — говорит Хранитель. — Они не хотят судить нас ценой огласки. Просто пользуются юридической системой, чтобы потрепать как можно сильнее.

— А разве нет закона?..

— Есть. Они его нарушают. Они могут продержать нас без обвинения семьдесят два часа. Срок закончился вчера.

Адам вдруг понимает, откуда появилось слово «радикал». Radix. Wrad. «Корень». Растения, планеты, мозг.

НА ЧЕТВЕРТУЮ НОЧЬ В КАМЕРЕ Нику снится Каштан Хёлов. Он наблюдает, как тот, ускоренный в тридцать миллионов раз, раскрывает свой невидимый план. Вспоминает во сне, на тонком матрасе, как дерево машет набухающими руками в ускоренной съемке. Как эти руки испытывают все вокруг, исследуют, подстраиваются под свет, пишут послания в воздухе. Во сне дерево над ними смеется. «Спасти нас? Как это по-человечески». Даже смех занимает годы.

ПОКА СПИТ НИК, спит и лес — все девятьсот видов, опознанных людьми. Четыре миллиарда гектаров, от бореальных до тропических, — главный вид бытия Земли. И, пока мировой лес спит, люди собираются в общественном лесу одного северного штата. Четыре месяца назад поджог очернил десять тысяч акров в месте под названием Дип-Крик — один из множества удобных пожаров того года. Он подает Лесной службе идею устроить распродажу слегка поврежденную, все еще не срубленной древесины. Преступника так и не нашли. Никто и не хочет его найти. Никто, кроме нескольких сотен хозяев леса, которые и собираются на распроданных рощах с табличками. У Мими написано «НИ ОДНОЙ ПОЧЕРНЕВШЕЙ ПАЛКИ». У Дугласа — «СКАЖИ, ЧТО ВСЕ НЕ ТАК, СМОКИ»[56].

АДАМА, НИКА И ОЛИВИЮ удерживают без привлечения к суду на два дня дольше положенного. Им грозят десятками обвинений, только чтобы снять все в одночасье.

Мужчины встречают Адиантум у ворот. Видят в окошко проволочной сетки, как она идет по женскому крылу с бродяжническим комком вещей в руках. И вот она уже налетает, обнимает. Отступает и щурит огненно-зеленые глаза. «Хочу увидеть».

Они едут на машине Адама, хотя ему кажется, та уже чужая. Лесорубы пропали; валить больше нечего. Давно уехали к новым рощам. Их отсутствие очевидно за милю. Где когда-то было зеленое плетение текстур, что ты мог изучать целый день напролет, теперь осталась только синева. Дерева, обещавшего Оливии, что никто не пострадает, нет.

«Сейчас, — думает Адам. — Сейчас она декомпенсирует. Впадет в гнев».

У основания она протягивает руку, касается какого-то окончательного доказательства, в изумлении.

— Посмотрите! Даже пень выше меня.

Касается края поразительного пореза и рыдает. Ник делает шаг к ней, но она не подпускает его к себе. Адам обязан увидеть каждый ее спазм. Есть утешения, которые не может дать даже сильнейшая человеческая любовь.