бы не видеть любопытствующих взглядов, которыми его провожали с самого утра, кажется, даже собаки. Но оставшись один вдруг почувствовал, что действительно должен помолиться. А если быть совсем точным – просто поговорить с кем-то совершенно открыто, не стыдясь ни слёз, ни сомнений, ни обид. И только с вопроса, вызванного горькой обидой, он смог начать этот полуразговор-полумолитву. И теперь лицо и тыльные стороны его ладоней были мокры от слёз, хотя Шарль готов был поклясться, что не плакал.

– Ваше величество, пора!

– Иду…

Руки он обтёр о камзол, а лицо – краем рукава.

Пора. Действительно, пора.

Шарль выглянул за дверь. Только камердинер со шляпой и его парадным камзолом в руках, да пара стражников из личной охраны. И всё! И пусто… Весь двор в каминном зале ждет развлечения вместо того, чтобы ждать здесь и сопровождать его туда преданной свитой!

– На кого же мне надеть этот камзол?

– Не знаю, ваше величество, – тут же отозвался камердинер, полагая, что вопрос адресован ему. – Но, думаю, не стоит этого делать. Я видел девушку…

– Думать я могу и сам, господин Гуффье.

А вот кстати ещё кто-то в другом крыле коридора! Согнут поклоном – пытается изобразить, что видит короля.

– Кто вы, сударь?

– Конюший Жак де Вийо, сир.

– Подойдите и наденьте эту одежду. Сегодня вас представят под моим именем.

– О, благодарю, сир! Это большая честь!

– Не думаю.

Шарль с откровенной неприязнью всмотрелся в белобрысое лицо конюшего, торопливо сующего руки в рукава его камзола с королевскими лилиями.

– Вы рыцарь?

– Нет, сир.

Одна рука уже просунута, но другая замерла на полпути – вдруг велят всё снять.

– Одевайтесь, одевайтесь, – поморщился Шарль.

И вдруг вспомнилось! Когда только приехали в Шинон, этот конюший без конца попадался на глаза, да так, что чуть было не запомнился. Но матушка сказала – пустой человек, внимания не стоит. Он вроде бы служил когда-то при её супруге, герцоге Анжуйском, и позволял себе непозволительно шутить, за что и был сослан в Шинон…

Ах, какой неудачный выбор для предстоящего розыгрыша! Теперь она разгневается и обязательно скажет что-то вроде: «Вы унизили себя этим, Шарль».

Ну и пусть скажет! Так, может, ещё и лучше.

Разве все они, отказывая ему в должном почтении, не унижают себя, служа тому, кого ни во что не ставят?!

– Я готов, ваше величество.

Шарль на своего «двойника» едва взглянул.

– Тогда пошли. И не вздумайте изображать лицом величие или достоинство, а то в наши переодевания никто не поверит.

* * *

По Гран-Карруа, круто вздымающейся на холм, где расположился замок, вереница всадников поднималась медленно из-за толпы, заполонившей улицу.

Первым ехал Коле де Вьенн, пожелавший до конца исполнить обязанности королевского посланника. Он сам вызвался сообщить Жанне, что ей велят явиться ко двору, и теперь громогласно разгонял любопытных, лезущих под ноги лошадей.

Изо всех, кто выехал когда-то вместе с девушкой из Вокулёра, в замок позволили отправиться только военным, поэтому сейчас за Жанной ехали Пуланжи и Нуйонпон, да ещё Рене со своими людьми, по-прежнему переодетый простым лучником, как и рыцари его свиты. Впрочем, последний собирался у всех на глазах доехать только до ворот, затем отстать и в сам замок войти, как можно незаметнее, пока кто-нибудь не рассмотрел его в этом, странном для герцога наряде.

Клод тоже осталась на постоялом дворе. Утром, помогая Жанне собираться, она то и дело пыталась заглянуть ей в лицо. Но Жанна глаза отводила, пока, наконец, вопрос о том, что с ней, не был задан открыто. И пришлось рассказать, как накануне, отозвав её в сторонку, Рене, точно так же отводя глаза, предупредил о розыгрыше, который готовился при дворе дофина.

– Зачем? – одними губами выговорила Жанна, на мгновение потерявшая дар речи.

– Тебя же предупреждали, что здесь всё будет не так, как ты привыкла, – ответил Рене. – При дворе тебе далеко не все рады, и скажи спасибо, что согласились принять хотя бы так.

– Но дофин…

– Тебя он пока ещё не знает. Но не жди, что его объятья раскроются сами собой даже после того, как ты его узнаешь в толпе. В этом я помогу – встану за его спиной и, отыскав меня, ты отыщешь дофина. А потом придется самостоятельно пробивать броню его зависимости от чужого мнения, и тут я уже не помощник.

Поэтому теперь, с огорчённым лицом, Жанна опустилась на стул перед Клод и беспомощно развела руками.

– Я боюсь, что не смогу найти нужных слов. Здесь действительно всё не так, и я ведь тоже совсем не знаю дофина.

Клод присела напротив.

– Ты знаешь его, – сказала она уверенно. – Невозможно столько лет прожить с мечтой о помощи другому человеку и не проникнуться его бедой. Смотри дофину в глаза, когда будешь говорить с ним и представляй, что ты – это он. Только так найдутся нужные слова. Он поймет, Жанна, не сомневайся! И всё, на что вы оба надеялись, получится. Иначе ты бы вообще здесь не оказалась…

Весь день Жанна повторяла про себя эти слова Клод словно какое-то заклинание, которое помогало ей дожить до часа отъезда. Потом она спокойно спустилась вниз, где ожидали её спутники, в последний раз проверила, достаточно ли достойно выглядит и пошла вместе с другими во двор, к осёдланным лошадям. На молчаливый вопрошающий взгляд Рене сказала на ходу:

– Я готова.

И решительно вдела ногу в стремя.

Пока ехали – не разговаривали. И толпа горожан, сопровождающая их, тоже хранила молчание. Только изредка взлетал в холодный воздух робкий женский возглас: «Спаси нас, Дева», но и он затухал, как едва запалённое пламя свечи.

На площади, от которой повернули к замку, к процессии присоединился отец Паскерель.

– Если Дева позволит… – начал было он.

Но Жанна только кивнула в ответ без улыбки.

Она была сосредоточенна настолько, что Рене в какой-то момент показалось, будто и молчание толпы, и их собственная неразговорчивость были прямым следствием этой сосредоточенности, призванным не мешать. Но не успел он так подумать, как дорогу преградил какой-то всадник, явно просидевший не один час в трактире.

Пропустив де Вьенна, он решительно выехал перед Жанной и, пьяно усмехаясь, заорал на всю улицу:

– И это Дева? Святые угодники, она же в штанах! В таком случае и я могу назваться Девой – у меня тоже есть штаны! Только надо проверить, что в них: может, я-то окажусь Девой посолидней.

Глаза Рене побелели от гнева. Растерянный де Вьенн обернулся, не зная, что делать. По тесной улице понеслась грязная богохульная