Му’авии зато лучше удался другой маневр. Именем Алия управлял Египтом энергический и притом рассудительный Кайс Ибн Са’д. Он был настолько благоразумен, что не трогал в Харбите поселившихся там противников халифа; с своей стороны и они нисколько не выказывали желания вступать в открытый бой. Человек этот для Му’авии был как бельмо на глазу. На одно письмо, в котором он было попытался отвлечь его от Алия, Кайс ответил прямо и не особенно вежливо: «Вижу, по-прежнему ты остался мекканским идолопоклонником, неохотно принял когда-то ислам, а теперь покинуть его хоть сейчас готов». Поэтому Му’авия с радостью обещал Амру наместничество в Египте; тому тоже страстно хотелось заполучить в руки все средства доходной страны; для этого необходимо было прежде всего устроить так, чтобы Алий послал вместо Кайса человека взбалмошного, дабы тот наделал побольше глупостей в наместничестве. Состряпано было от имени Кайса письмо, в нем постарались поместить как можно более выражений мнимой дружбы наместника к мстителям за Османа. Это подделанное послание быстро пошло по рукам, пока не достигло халифа. Дарования Алия, увы, не имели зачастую ничего общего с политикой, в которой он оказывался постоянно чистым ребенком. Ослепленный в свою очередь диким фанатизмом, Мухаммед Ибн Абу Бекр первый объявил ему про «измену» Кайса, и халиф пошел прямо на ловушку. Немедленно же на смену деловитого правителя послан был этот самый Мухаммед, успевший в самое непродолжительное время привести весь Египет в замешательство и породить смуту. Великодушный Кайс и не думал мстить своему повелителю за его глупость: он предложил ему даже свой меч в предстоящей войне с Му’авией, так как именно теперь войска Алия отдельными отрядами передвигались через Месопотамию к границам Сирии. Были это воины из всевозможных провинций, предводимые своими наместниками; тут находились Аль-Аш’ас Ибн Кайс из Азербайджана, Джарир Ибн Абдулла из Хамадана, Абдулда Ибн Аббас из Басры. Ядро войска составляли более 1000 человек старинных сподвижников пророка; между ними оставалось еще 70, сражавшихся под Бедром; встречались также люди из Куфы, покорители Персии. Когда армия подошла к Евфрату в том месте, где река образует большую дугу к юго-востоку, командование авангардом было вверено храброму и беспощадному, но надежному Малику; он принудил непокорных жителей Ракки построить немедленно мост. Успевшие переправиться на южный берег вскоре ощутили наступление войск Му’авии. Полчища Алия перевалили наконец через мост. Но халиф отдал строгое приказание на первых порах лишь отражать делаемые неприятелем нападения: и здесь, как и перед «верблюжьим сражением», он не хотел упустить ни одного средства, могущего отклонить кровопролитие между мусульманами. Поэтому завязывались только форпостные стычки. Дрались горячо лишь раз. Оба войска разместились на полосе земли, называемой Сиффин; это был, собственно говоря, южный берег Евфрата между его большой излучиной (там, где он поворачивает на восток) и Раккой; так называется эта местность и поныне. Предводителю авангарда Му’авии, Абу’ль-А’вару, удалось отвлечь противников от Евфрата, так что вскоре они стали ощущать недостаток в воде. Алий поневоле вынужден был разрешить нападение, и Малику удалось со своими всадниками, при поддержке пехоты Аш’аса Ибн Кайса, проложить себе дорогу к реке и оттеснить от нее войска Му’авии (начало Зу’ль-хиджжи 36 = конец мая 657). Но Алий все еще надеялся оттянуть время решительной встречи; для этого он повелел не препятствовать неприятельским войскам пользоваться водою реки. Одновременно халиф послал еще раз посольство к Му’авии, но, как и прежние, оно не имело никаких последствий, так как при этом Шабас Ибн Риб’ий бросил Омейяду прямо в лицо упрек, что его вечный лозунг мщения за Османа рассчитан, вероятно, на одних дураков. Эти слова произвели, понятно, такое же впечатление, как и все вообще неприятные истины. Между передовыми отрядами обеих армий снова завязались бесконечные стычки, и в этих незначительных столкновениях прошел весь последний месяц: как передавали позже, «обе армии — иракская и сирийская — избегали со страхом общей встречи, опасаясь полного самоуничтожения». И они имели полное основание опасаться этого. Вступить в борьбу собрались лучшие силы ислама, и цена победы легко могла оказаться для самого победителя слишком дорогой. Немудрено поэтому, что к началу 37 г. (середина июня 657) было заключено на месяц Мухаррем перемирие для возобновления дальнейших переговоров между обоими предводителями. И все же это было роковою ошибкой для Алия: потворствуя своей собственной нерешительности, охотно откладывая развязку, он причинял величайший вред своим действительным интересам. Это было новым доказательством его полнейшего непонимания людей. Как мог он вообразить, что и теперь в состоянии понудить Му’авию к уступчивости мерами кротости, как мог не заметить опасности этого продолжительного бездействия для некоторых элементов своего же войска, тем более ввиду дружественных переговоров с противником. Положим, в общем продолжала существовать резкая рознь между сирийцами и иракцами так же, как и непримиримая ненависть старых сподвижников Мухаммеда к мирской партии Омейядов. Но столь же известно было прихотливое и своенравное настроение куфийцев, замеченное уже несколько лет тому назад; вскоре действительно обнаружилось, что в рядах их не один изменник выжидал только время для того, чтобы повыгоднее продаться Му’авии. Конечно, при характере Алия вовсе не удивительно, что он, который по одному доносу сменил преданного ему Кайса Ибн Са’да, бывшего далеко от него, теперь ни за что не поверил бы, что измена назревает тут же, на его глазах. Целый месяц разъезжали послы, направляясь от одного лагеря к другому, продолжали усердно толочь воду в ступе, по-видимому, изыскивая всевозможные ухищрения, чтобы добиться наконец решения, кто, собственно, виновен в умерщвлении Османа. Требования Му’авии выслать из войска убийц Османа Алий на этот раз, конечно, не исполнил: настолько-то его умудрил опыт со времени «верблюжьего сражения». Но он сам в течение четырех недель ничего не предпринимал, меж тем как Му’авия совместно с Амром не упускали ни единого подходящего случая: выведывали у каждого посланника все, что было им нужно, и сеяли в неприятельском лагере чрез своих послов щедрою рукою любезности и обещания.

Наступил последний день Мухаррема, перемирие истекало. Алий торжественно отринул все предложения сирийцев. Войска стали готовиться к бою. Но противники еще медлили: страшновато становилось обеим сторонам поставить все на карту; так проходили первые дни (1–7 Сафар 37 = 19–25 июля 657), завязывались отдельные стычки, случались по-старинному единоборства, но до общей свалки еще не доходило, ни та, ни другая сторона не одерживала значительного перевеса. Наконец вечером на седьмой день Алий решился развернуть все свои силы. При вечернем богослужении воспоследовало окончательное распоряжение, и ночью все приготовились. На другое утро (в среду 8 = 26 июля) все войско выступило против сирийцев, соединенные полчища которых стояли также в боевом строю. При расположении войск Алий старался, где только было возможно, заставить сражаться родственные племена друг против друга: аздов Басры против аздов сирийских, хат’амов куфийских против хат’амов сирийцев, и так повсюду, где только находились в обоих войсках части, принадлежавшие к одним и тем же племенам. В этих тактических передвижениях, как кажется, прошла большая часть времени, ибо до нас дошло вообще одно только, что в этот день сражались. Во всяком случае бой разгорелся с полной силой лишь на следующее утро (четверг 9 = 27 июля). Сам Алий, окруженный мединцами, старинными беглецами и союзниками пророка, командовал центром, правым крылом руководил Ибн Будейль, левым — Абдулла Ибн Аббас, конницей которого управлял Малик Аль-Аштар. И на стороне противников полководец также находился в средине. Здесь Му’авия приказал разбить для себя большую палатку, оставленную под прикрытием конницы Дамаска, предводимой Амром Ибн Аль Асом. На левом крыле командовал Хабиб Ибн Маслама — покоритель Армении, правым — химьярит Ибн Зу’ль-Кела; авангард состоял по-прежнему под управлением Абуль-А’вара, пехотой Дамаска в центре командовал Муслим Ибн Укба. Силы обеих армий почти были равные: против 70000 воинов Алия стояло никоим образом не более 30000 сирийцев. Как то, так и другое войско могло похвалиться особым отборным отрядом: тщательно подобранные люди торжественно поклялись Му’авии победить или умереть. Между куфийцами также нашлось порядочное количество ревностно набожных, которых прозвали за их непрестанное изучение Корана «чтецами»; они держались крепко друг за друга и теперь разделились на три отряда, предводимые Ибн Будейлем, Кайсом Ибн Са’дом и старым Аммаром Ибн Ясиром. Были это люди решительные, многие из них принимали участие в цареубийстве: отвращение свое к Осману они перенесли с удвоенной силой на муавию. Бой открыл Ибн Будейль, напирая с необыкновенной силой на левое крыло сирийцев. Ему удалось оттеснить Хабиба и при помощи своих «чтецов» проложить дорогу к центру неприятельского войска — чуть что не дошли они до палатки Му’авии, но тут встретили отпор: отряд присягнувших принудил их податься назад. Далее посланные к ним на подмогу Алием из центра мединцы, на этот раз, впрочем, действовавшие вяло, не могли восстановить перевеса. Между тем на левом крыле иракцев дело шло не совсем благополучно. Арабы юга, предводимые Ибн Зуль-Кела, одержали здесь перевес, так что это крыло держалось благодаря лишь особенной храбрости некоторых находившихся там из племени Раби’а. Сам Алий бросился к ним на выручку, удержал бегущих и возобновил бой, а на правое крыло послал Малика со всей его конницей. Малику также удалось остановить начавшееся было там бегство и проложить дорогу саблями к находившемуся в большой опасности со своими «чтецами» Ибн Будейлю. И снова началось наступление. При первом же движении вперед пал Ибн Будейль, врезавшийся со своими «подобно тарану»; Малик тотчас же принял начальство и успел далее самих «клятвенников» оттеснить снова до самой палатки Му’авии. Уже первые четыре ряда отчаянных храбрецов были смяты нападающими. Му’авия потребовал лошадь, приготовляясь сесть и ускакать. Но вдруг раздался старый мужественный голос, как бы случайно прокатившийся до него эхом и пробудивший в нем чувство чести, — и наместник не сдвинулся с места. Об этом постарался, как оказалось, Амр, спокойно крикнувший: сегодня — «танец смерти», наутро — «блеск владычества». «Клятвенники» стояли стеной. Раз еще удалось проникнуть сюда толпе «чтецов» под предводительством Аммара. «А, вот где ты, Амр, за Египет готов и совесть продать, так погибни же!» — крикнул он. Несмотря на свою глубокую старость, товарищ пророка, Аммар, сражался с неприятелем подобно льву, но даже принесенная им в жертву жизнь не могла доставить окончательной победы. Оба войска продолжали драться без передышки — казалось, не будет и конца бою. Тогда Алий, завидя издали Му’авию, крикнул своему противнику: «Зачем нам продолжать эту бойню людскую, выходи, вызываю тебя на суд божий. Кому из нас удастся положить на месте другого, пусть тот и властвует». Амр стал убеждать Му’авию принять вызов, но тот решительно отклонил предложение. «Разве ты не знаешь, — проговорил он, — что еще не было такого, который бы, сражаясь с ним, не был убит». Когда же Амр продолжал настаивать, доказывая, что не совсем прилично так принижаться, наместник с сердцем ответил: «Я вижу, тебе желательно стать властелином вместо меня». Всем были действительно известны храбрость и искусство владеть оружием Алия, так что Му’авии нельзя было ждать благоприятного исхода единоборства. Трудно поэтому было его обвинять за то, что он отклонил такое рискованное решение боя. Даже ночь не в силах была развести бойцов: во многих местах на поле сражения борьба продолжалась вплоть до самого утра. Это была вторая «ночь грохота», подобная той, которую пережили когда-то победители при Кадесии. Наконец утром на третий день (10 Сафар = 28 июля 657), казалось, близилась развязка. Малик был окончательно назначен предводителем правого крыла; он собрал всю свою конницу и приготовился к последнему решительному удару; напирая с бешенством на сирийцев, он успел-таки загнать их в самый лагерь. Командовавший по-прежнему центром Алий, заметя победоносное наступление своего подчиненного полководца, бросился с пехотинцами центра на Му’авию. Наместнику предстояла великая опасность; нападение велось с двух сторон, так как левое его крыло было окончательно истреблено. Но «война — игра в обман», сам пророк так выражался. Может быть, уже заранее на всякий случай подготовлялась одна из самых недостойных комедий всемирной истории. Опять-таки за Амром остается заслуга изобретения ее: вдруг на копьях очутилось столько Коранов, сколько можно было их достать. Сирийские воины стали громко кричать иракцам: «Глядите, вот где, в книге Божией, следует искать правоверным разбор распрей, а не во взаимном истреблении. Прекратим бой, назначим третейский суд, пусть разберет он притязания Алия и Му’авии, руководствуясь словом Наивысшего, и все уладится». Как ни смешно было подобное предложение, и в то именно мгновение, когда уже наступала решительная победа, и хотя легко было возразить, зачем же не было предложено это ранее, перед пролитием крови[221], тем не менее воззвание это произвело на обе воюющие стороны громадное впечатление. Столь велико было уважение, которое питали действительно набожные мусульмане к Священному писанию, что на них во всяком случае должна была произвести потрясающее действие та мысль, что следует почерпать решение из непреложного источника истины. К тому же «чтецы» были людьми не только набожными, но и пропитанными насквозь старинным арабским чувством безграничной независимости. Их демократическому складу ума показалось в высшей степени лестным, в качестве лучших знатоков откровений, стать представителями общины в решении вопроса о халифате. Вот почему первыми перестали драться именно эти люди. Их примеру последовали очень многие, но по совершенно иного рода побудительным причинам: это были изменники, прислушивавшиеся во время перемирия к нашептываниям послов Муавии; очень может быть, что они именно приняли на себя роль, которую не постыдились теперь разыгрывать. Во главе их стоял все тот же Аль-Аш’ас Ибн Кайс, киндит, изменник своему собственному народу. Никогда не мог он простить набожной Медине за свое развенчанное южноарабское королевство и ухватился с горячностью за случай помочь выкрасть победу и утешить себя поздним мщением. Тотчас же стал он громко ораторствовать, убеждал Алия поскорее отозвать Аштара, продолжавшего сражаться на противоположном краю позиции, и предложил свои услуги отправиться к Му’авии, дабы условиться насчет предстоящего третейского суда. Тщетно халиф стал сгоряча упрекать «чтецов», как они не понимают, что от подобных людей, как Му’авия, Амр, Ибн Абу Сарх и всех прочих их сотоварищей, достаточно известных как исконных врагов веры и Корана, можно ждать лишь одного обмана.