рассыпался в восторгах перед Лемом – правда, сделал это в своей манере: спародировал речь Альфреда Тесты из «Новой космогонии», изобразив дело так, будто выступает в академии имени Станислава Лема по случаю двухсотлетия писателя. В своей «речи», фактически представлявшей собой фантастический рассказ, Вечорковский нарисовал альтернативную биографию Лема: якобы тому внедрили память XXI века, дабы он, как наиболее подходящий кандидат, создал Общую теорию всего, но случайно закинули на Землю из параллельной реальности, отнюдь не способствовавшей мировому признанию гения. В частности, по мнению «оратора», никто не обратил внимания на «Диалоги» издания 1972 года, в которых кибернетику впервые применили для описания общественных процессов (видимо, имелась в виду та часть, где Лем анализировал социалистическую систему)[875].

В октябре 1973 года разразилась очередная арабо-израильская война, и мир опять балансировал на грани атомного апокалипсиса: СССР, ГДР и Куба перебросили арабским союзникам оружие, направили им в помощь свои войска и корабли, Москва грозила самыми тяжелыми последствиями, если Тель-Авив не остановит наступления. Израиль под давлением США подчинился, но арабские страны, возмущенные позицией НАТО, ввели нефтяное эмбарго, вызвавшее энергетический кризис в капиталистическом мире. По этому поводу Лема пригласил в свою резиденцию краковский архиепископ Кароль Войтыла (с которым они когда-то колядовали), предложив ему выступить на неформальном научном семинаре с докладом об энергетическом кризисе и перспективах цивилизации. На основе этого доклада Лем в следующем году издал в варшавской «Культуре» статью, где пророчил экологическую катастрофу вследствие национального эгоизма развитых стран, не желающих объединить усилия со всем миром в спасении планеты от загрязнения среды и оскудения ресурсов[876].

В 1973 году в рамках серии «Портреты современных писателей» вышла первая монография о Леме авторства Эвы Бальцежак, причем об этой публикации написали даже в «Трыбуне люду»[877]. Кроме того, Лема включили в комитет Польской академии наук «Польша-2000» и приняли в американскую ассоциацию писателей-фантастов. 11 апреля Лем писал Канделю: «SFWA (Science-Fiction Writersof America. – В. В.) как раз предложили мне членство, на выбор почетное или действительное, деликатный вопрос, поскольку это, в общем-то, клуб баранов… и опять же издательство Епископальной церкви. Оно бедное, без хитов, и не думаю, чтобы могло обеспечить мое нисхождение на американскую землю с рыком ДОСТАТОЧНОЙ силы»[878].

Тем временем на очередное издание рассказов о Пирксе с одобрением откликнулся в варшавской «Культуре» Януш Вильгельми (в то время член президиума Центральной ревизионной комиссии ПОРП) – даром что Лем нелицеприятно изобразил его в «Гласе Господа»[879]. Об этом сборнике написал и Лешек Бугайский в «Нурте». По мнению последнего, Пиркс – феномен в мире Лема, ибо все вокруг этого пилота напрочь лишены уникальных черт характера, не интересуются духовной сферой и полностью доверяют машинам, в то время как Пиркс обладает личностью и склонен опираться на свое чутье. Следовательно, рассказы о Пирксе – это предупреждение против безудержной веры в благотворность технического прогресса, ведь техника усиливает не только положительные, но и отрицательные качества человека, не говоря уже о том, что временами подводит[880].

В 1973 году Лем в двух номерах варшавской «Культуры» опубликовал критический текст о футурологии «Зонд в рай и ад будущего», в котором представил классификацию этой области знаний (потом данный текст стал предисловием к третьему изданию «Суммы технологии»)[881]. Статья вызвала отклики в самых разных изданиях. Так, 34-летний Ежи Сурдыковский – выпускник факультета электроники Гданьского политехнического института и бывший работник верфи – в большом тексте на страницах «Жиче литерацке» в целом согласился со скептическим мнением писателя о футурологии, но усомнился в перспективах создания банка теоретических данных для наиболее важных направлений, что предлагал Лем. Сурдыковский указал, что у науки просто нет таких возможностей и уж тем более она не способна конструировать «черные ящики», работающие на принципах, не известных даже самому конструктору (о чем Лем рассуждал еще в «Сумме технологии»). А следовательно, наука не сможет с помощью таких «ящиков» составлять инвентарь того, что в грядущем будет доступно человеку[882].

Прошлись по статье Лема и в паксовских «Керунках». Неизвестный журналист, скрывшийся под инициалами J. C., в целом согласился с Лемом, что нельзя «все зло мира выводить из политических обстоятельств», но указал, что развитие технологий прямо связано с общественно-экономическим строем. «Трудно сказать, что более наивно – вера в то, что одна только ликвидация частной собственности изменит мир, или убеждение, будто обобществление средств производства является всего лишь разновидностью формально-правовых норм, не влияющей ни на общественные возможности, ни на общественное сознание»[883]. Другими словами, не стоит переоценивать или недооценивать важность ликвидации частной собственности – эта мера способствует образованию нового экономического строя, а тот в свою очередь приводит к появлению новых технологий. Следовательно, политические обстоятельства все же важны для понимания истоков тех или иных процессов.

Журналист «Тыгодника повшехного» Петр Мышковский в свою очередь вступил с Лемом в спор насчет того, что подлинная реальность ничем не лучше виртуальной («фантоматики», по выражению Лема), так как воздействует на те же самые участки мозга. Мышковский в ответ заявил, что человек вообще стремится окружить себя чем-то приятным, так что субъективный идеализм вполне способен стать философией масс[884].

В апреле 1974 года с подачи польских властей Лема выдвинули на Нобелевскую премию по литературе. Герек прислал ему поздравительное письмо, пригодившееся, когда с писателя хотели взять дополнительный налог (оказалось достаточно одного звонка в соответствующее ведомство, чтобы все вопросы отпали)[885]. Осенью Лем начал преподавать на философском факультете Ягеллонского университета теоретические основы прогностики (ту самую футурологию, которую так критиковал). Ему даже предложили защитить докторскую диссертацию (кандидатскую, по российской градации) на основе «Суммы технологии» или «Философии случая», но Лем отказался[886]. Не стал он дополнять и «Фантастику и футурологию» критическими текстами о псевдонаучных прогнозистах, как обещал – ограничился несколькими статьями в прессе.

13 августа 1974 года Щепаньский записал в дневнике: «Сташек Лем первый раз, сколько его знаю, исчерпал идеи. Ничего не делает и говорит, что не видит смысла в писательстве»[887]. Так чувствовал себя человек, только что закончивший «Мнимую величину» (сборник предисловий к несуществующим книгам) и «Маску» – барочную вещицу, в которой прослежено пробуждение сознания у искусственного интеллекта. «Маска» отняла у него особенно много времени и сил. Лем начал писать ее в июне 1972 года в Закопане, потом не раз переделывал и наконец довел до совершенства. По крайней мере сам он остался этой вещью доволен.

Рецензии на сборник «Мнимая величина» (куда включили также первую лекцию Голема с памяткой