Сверх того, на средства виновных эта церковь должна быть снабжена священными украшениями, алтарями, чашами, молитвенниками, покровами – словом, всем необходимым; к тому же Ролен требовал, чтобы за счет осужденных каноникам было назначено содержание в двести ливров, священникам в сто ливров и служителям в пятьдесят ливров; чтобы над порталом новой церкви большими буквами было указано, по какой причине она воздвигнута, дабы увековечить память об этом покаянии, и чтобы такие же храмы и для той же цели были возведены в Париже, в Риме, Генте, Дижоне, Сен-Жак-де-Компостель и в Иерусалиме, там, где принял смерть сам спаситель.

Эту просьбу поддержал Пьер де Мариньи, королевский адвокат при парламенте, и одобрил мэтр Жан л'Арше, доктор богословия, назначенный ректором Парижского университета.

Затем взял слово канцлер Франции и от имени короля Карла, равнодушно выслушавшего все эти предложения, ответил, что милостью божией и с помощью и поддержкой английского короля, его брата и сына, регента Франции и наследника короны, высказанные просьбы и предложения будут исполнены по закону, как того требовал герцог Филипп Бургундский.

На этом заседание было закрыто, и оба короля и герцог вернулись каждый к себе домой.

Прошло тринадцать лет с тех пор, как в той же самой зале прозвучали те же самые слова обвинения; но тогда убийцей был герцог Бургундский, а обвинительницей – Валентина Миланская. Она требовала правосудия, и ей оно было обещано, как теперь его обещали герцогу Филиппу. И в тот первый раз ветер развеял королевское обещание точно так же, как он его развеял и во второй раз.

Однако, следуя королевскому предписанию, 5 января 1421 года парламент начал суд над герцогом Туренским Карлом де Валуа, дофином Франции. Ему был послан вызов явиться через три дня под угрозой, в случае неявки, подвергнуться изгнанию при звуке трубы и перед Мраморным столом. Поскольку он не внял этому призыву, его изгнали из королевства и лишили права наследования – и в настоящем, и в будущем.

Дофин узнал об этом в Бурже, в Берри; он подал апелляцию острием своей шпаги и поклялся, что вместе со своим вызовом пошлет ее в Париж, в Англию и в Бургундию.

Правда, несмотря на суровый приговор, сердца истинных французов глубоко сочувствовали дофину, тем более что безумие отца его было всем известно и все знали, что не сердце старого короля изгнало любимого сына: все то, что совершалось именем безумного, многим казалось недействительным.

Роскошь, окружавшая английского короля в Лувре, в сравнении с той бедностью, в какой жил французский король во дворце Сен-Поль, вызвала ропот всей столичной знати. Бедность его дошла до того, что на рождество 1420 года, когда в сияющих огнями залах Лувра короля Генриха подобострастно окружали обе королевы, герцог Филипп, французские и бургундские рыцари, в темных и сырых комнатах дворца Сен-Поль рядом с Карлом не было никого, кроме нескольких слуг и сердобольных горожан, сохранивших к нему давнюю и неизменную привязанность.

Как раз в это время одно непредвиденное обстоятельство несколько охладило отношения между английским королем и герцогом Филиппом. В числе пленников, взятых в Мелене, находился, как мы уже сказали, сир де Барбазан. Этот рыцарь был обвинен в причастности к убийству на мосту Монтеро, а по договору, заключенному герцогом Филиппом с королем Генрихом, всякий пособник или соучастник этого убийства отдавался на волю герцога Бургундского. Статьи, по которым Барбазан подлежал допросу, советом герцога в Дижоне были уже составлены, когда пленник напомнил о братстве по оружию, которое предложил ему английский король после меленского сражения. Генрих не отступил от своей клятвы: он объявил, что человек, коснувшийся его королевской руки, не подвергнется позорному суду, даже если бы этого потребовал сам святейший папа. Герцог Бургундский был этим втайне очень разгневан, и казнь сира де Кесмереля, незаконного сына Танги, и Жана Го, которые были четвертованы по приговору парламента, не могла смягчить его гнева. Сир де Кесмерель так гордился убийством, совершенным его отцом, что заказал расшитый золотом чехол для секиры с ястребиным клювом, которой был сражен герцог Жан, и носил на богатой цепи золотую шпору, собственноручно сорванную им с сапога герцога.

К концу месяца английский король и герцог Бургундский расстались: король Генрих направился в Лондон, чтобы отвезти туда супругу свою Екатерину и там короновать; герцог Филипп решил объехать свои города, многими из которых он еще и не был признан.

Отсутствие короля и герцога оказалось губительным и для дел герцога, и для дел короля. Дофинцы, павшие было духом после взятия Мелена и Вильнев-ле-Руа, вновь приободрились, узнав, что вражеские предводители уехали: один – в Лондон, другой – в Брюссель. Они снова вступили в город, внезапным нападением взяли замок Ла-Ферте, приступом овладели Сен-Рикье и, наконец, так жестоко разбили англичан близ Божи, что брат короля, герцог Кларенс, маршал Англии господин Рос, граф Кини и цвет английского рыцарства и английской кавалерии пали на поле боя; графы же Соммерсет, Хантингтон и Перш сдались дофинцам в плен. Однако тело герцога Кларенса не досталось его врагам: один английский рыцарь поднял его к себе на лошадь и защищал столь храбро и успешно, что сумел передать это бесценное сокровище графу Солсбери, который отправил его в Англию, где тело герцога было предано земле.

С другой же стороны, герцог Эксетер, ставший по смерти герцога Кларенса парижским губернатором, скоро охладил пыл жителей Парижа: правление его отличалось жестокостью и высокомерием. Под каким-то ничтожным предлогом он подверг аресту маршала Вилье де Л'Иль-Адана, и когда народ попытался вызволить арестованого из рук стражников, ведших его в Бастилию, герцог Эксетер приказал стрелять в народ: англичанин, чужеземец, враг осмелился сделать то, чего никогда ранее не осмеливался сделать герцог Бургундский.

О событиях, о которых мы сейчас рассказали, король Генрих узнал в Лондоне, а герцог Филипп – в Генте. Оба решили, что их присутствие в Париже необходимо, и оба тотчас направились туда: английский король – несмотря на болезнь, герцог Бургундский – несмотря на то, что должен был уладить ссору своего кузена герцога Жана Брабантского с его супругой Жаклиной де Эно.

Оба союзника хорошо понимали свое положение – им пора было ехать. Дофин осаждал Шартр. Объединенные войска герцога Филиппа и короля Генриха выступили на помощь городу. Дофинцы были слишком малочисленны, чтобы решиться принять сражение: они сняли осаду, и дофин удалился в Тур. Вместо того чтобы преследовать его, герцог Бургундский взял мост в Сен-Реми-сюр-Сомм и осадил Сен-Рикье. Однако и его войско было тоже чересчур слабым, так что, стоя перед этой крепостью, он попусту потерял целый месяц.

Пока продолжалась осада, герцог, находившийся в своем лагере под стенами города, узнал, что сир де Аркур, перешедший на сторону дофинцев, двигается против него в сопровождении Потона де Ксантрая, надеясь застать его врасплох, и что вместе с ним двигаются гарнизоны Компьена, Креспи (в провинции Валуа) и других городов, покорившихся дофину.