— И пробила толстую шубу? — удивился делавший на листе пометки капитан.

— Выходит так, — немного растерянно подтвердил старший лейтенант и продолжил: — Тот, который сейчас в стене, запаниковал и выстрелил в нее. Там на полу остались капли крови. Поймав «Молот ведьм», он выбыл из игры, но последний доделал работу.

— И угодил в руки этим костоломам, — закончил за него рассказ капитан.

— Прям уж костоломам, — обиделся стоявший у раковины старшина. — Ну погорячились ребята, дали лишний раз в челюсть… С кем не бывает?

— Допрашивать его как теперь будем? — кинул карандаш на стол капитан. — Когда еще лекари в порядок приведут! Ладно, Антон, сними показания и поехали.

— Какие еще показания? — постучал я пальцем по лежавшей передо мной бляхе. — Только в присутствии руководства.

— Их сегодня хрен поймаешь, — посмотрел на капитана названный Антоном старлей. — Завтра?

— Завтра. Только сейчас покажи всем того, в коридоре. Может, видел кто с кем из наших. Без крысы не обошлось, — распорядился дружинник. — Да, личности убитых установлены?

— Установлены. — Антон указал мне на выход. — Ты скажи: кого убить хотели — их или тебя?

— Спроси чего полегче, — буркнул я, выходя в подъезд.

— Поверните его, — распорядился старлей, и я, не теряя времени, со всего размаху впечатал едва стоявшему на ногах Трофиму носок ботинка в низ живота.

Понятно, что меня тут же скрутили, но, повиснув на плече Антона, я перехватил ремень его пистолета-пулемета и очередью в три патрона отправил Трофима в ад.

В голове словно ударил колокол, ноги подкосились, и грязный пол подъезда медленно-медленно поплыл навстречу. Сознания я не потерял и даже успел выставить руки, но на этом все и закончилось. Будто ставшее ватным тело наотрез отказывалось повиноваться командам мозга, да и крики столпившихся вокруг дружинников доносились словно сквозь толщу воды.

— В подвал его тащите, — наконец распорядился прибежавший из квартиры капитан и меня поволокли вниз, — в карцер.

И все это время: пока тащили до первого этажа, отпирали дверь в подвал, спускали по шаткой, сваренной из железных прутьев лестнице и волокли в тесную клетушку размером никак не больше, чем два на два метра, — я оставался в сознании. А обмякшие руки и ноги стали слушаться, только когда громыхнула железная дверь и раздался лязг несмазанного замка.

Кое-как поднявшись с лавки, я подошел к двери, в которую был вставлен небольшой квадрат толстого оргстекла с просверленными дырками. Где-то в коридоре горела лампочка и от ее проникавшего через мутное стекло тусклого света по углам камеры копошились густые тени. Черные тени, танцующие странные танцы. Порождения греховной связи света и тьмы, бессмертные и существующие лишь миг одновременно.

Внезапно я заметил, как сгустки сумрака постепенно начинают окружать меня со всех сторон, пытаясь отрезать от окошечка в железной двери — единственного в камере источника света. Обретшие очертания человеческих тел тени, затрепетав, оторвались от стен и начали медленно приближаться. Их более не прозрачные силуэты разом вобрали в себя последние крохи света и наполнили камеру могильным холодом. Черные руки потянулись со всех сторон, и я завертелся на месте, но сейчас бежать было некуда.

Словно души проклятых и неупокоенных грешников, тени попытались окутать меня тьмой, но тут серебряная цепочка обожгла шею, и я поспешил выпростать ее поверх фуфайки. И даже одного вида подаренного Домиником светильника оказалось достаточно, чтобы тени вновь стали безобидными темными пятнами на бетонных стенах.

Или все дело в крестике?

Да какая, собственно, теперь разница?

Главное, чтобы они не вернулись…

Три шага — поворот. Два шага — поворот. Три шага — поворот. Два шага…

И так весь остаток вечера. А после — всю ночь. Не остановился ни на минуту. Ни на мгновение не закрыл глаза. Остановлюсь — засну. Закрою глаза — вновь сползут черными тварями со стен тени. Нельзя.

Фуфайка и свитер давно сброшены на лавку, но по спине льет пот — запарился. И хоть шок уже отпустил, мысли, как загнанные лошади, крутятся вокруг одного и того же момента. За что? За что? За что?!!

Нет, меня сюда, понятно, из-за чего закрыли, ерунда это. Раскаленной струной душу резал совсем другой вопрос: кому и зачем понадобилось убивать Катю? Связано ли это с тайной производства супермагистра? Или всему причиной мои расспросы?

Ведь, если разобраться, жулики должны были броситься к «Тополям» сразу же после нашего ухода. И не заверни мы с Напалмом поесть лапши, кто знает, как бы все обернулось?

И вообще, кого требовалось устранить: меня или Катю с мужем? Ясно, что без крысы не обошлось: убийцы прекрасно знали, где мы живем и как можно проникнуть в общежитие, не потревожив охрану. Но предателем пусть СВБ занимается, мне бы, главное, до встреченного в Лукове блатного первым добраться. Чую — без него в этом деле не обошлось. И если сам по уши не заляпан, то точно знать должен, кто за всем этим стоит.

Ничего, никуда он от меня не денется. Зря, что ли, Трофима на тот свет отправил?

Только б выбраться отсюда, только б выбраться…

Но и это не проблема — лишь бы до утра дотерпеть. Там, думаю, Гриша с Ильей быстро шороху наведут. Очень они в моих услугах нуждаются. Вытащат.

Так что еще несколько десятков тысяч шагов — и золотой ключик мой, а уж тогда…

Здравая мысль, что лучше успокоиться и не лезть в это дело — все равно изменить ничего уже нельзя, — смыл шквал захлестнувших эмоций.

Твари! Какие твари! Ненавижу!

Вот только причина бушевавшей во мне злости до конца оставалась неясна. Месть за Катю? Само собой! Но не во вред же себе! Или — любой ценой? Да, любой… И не в разбитом сердце дело — как ни крути, наши чувства не только успели умереть, но и порасти травой. Просто некоторые вещи никогда не сойдут на нет и не сгинут без следа в сумраке забытых воспоминаний.

И пусть любовью здесь и не пахнет, но когда-то девушка была частью моей жизни. Жизни, когда я был куда более прямой и честный. Отчасти наивный и местами глупый, зато точно не такой циничный. И Катя навсегда останется в моих воспоминаниях о времени, когда можно было просто радоваться каждому новому дню. Просто — без задней мысли — улыбаться. Просто…

А со смертью девушки словно умерла частица души. Навсегда кануло во тьму то, что помнила обо мне только она. Слова, поступки, желания… В прах развеялись раскиданные по памяти, забытые, но еще не истлевшие окончательно обрывки воспоминаний о нашей совместной жизни. Теперь их больше нет — выгорели дотла. Теперь есть лишь пустота.

И эту пустоту срочно требуется чем-то заполнить. Какими-то более сильными впечатлениями, эмоциями, поступками. Желательно — пахнущими кровью.