Наградой ему послужила особенная популярность — не только среди горожан, но и среди ветеранов Цезаря. Занявшись набором воинов вместе с Антонием, Октавиан скоро получил в собственное распоряжение личный — и полностью нелегальный — отряд телохранителей численностью в три тысячи человек. С помощью этого войска он на короткое время оккупировал Форум, и хотя ему скоро пришлось отступить перед существенно превосходящими силами Антония, он оставался ощутимой угрозой для планов своего соперника.

Но год уже подходил к концу, заканчивался и срок полномочий Антония. В отчаянной попытке сохранить за собой основу власти, консул отправился на север и, перейдя Рубикон в обратном направлении, вступил в Галлию, где объявил себя наместником провинции. Путь его перекрывал один из убийц Цезаря, Децим Брут, также претендовавший на этот пост. Вместо того чтобы уступить провинцию Антонию, Децим предпочел забаррикадироваться в Модене и пересидеть там зиму. Продвигавшийся вперед Антоний вознамерился голодом изгнать его из города. Так началась столь долго назревавшая новая гражданская война. А пока два прежних подручных Цезаря бодались, наследник диктатора обретался в их тылу. Не отдавая предпочтения ни одной из сторон и скрывая свои амбиции, он являл собой угрожающий и непредсказуемый фактор.

Сам он открыл свою душу одному лишь Цицерону. Октавиан не перестал обхаживать старого государственного деятеля после первой их встречи. И Цицерон, по-прежнему подозрительно относившийся к столь лестному вниманию, мучительно боролся с тем искушением, которому подвергал его Октавиан. С одной стороны, он стенал, обращаясь к Аттику: «Только посмотри на его имя, на его возраст!»[282]Как мог Цицерон принять наследника Цезаря как такового, когда молодой авантюрист посылал ему бесконечные просьбы о совете, именовал «отцом» и настаивал на том, что и он, и его сторонники служат Республике? Но с другой стороны, если положение и так стало настолько отчаянным, то что еще можно потерять? К декабрю, получив известия с севера о начале войны, Цицерон наконец решился. Двадцатого числа он выступил с речью в зале Сената, до отказа заполненном людьми, и, продолжая настаивать на уничтожении Антония, законного консула, потребовал, чтобы Октавиан — «да, еще молодой человек, почти мальчишка»[283]— получил право набирать личную армию и был удостоен лестных общественных почестей. На сомнения сенаторов, бесспорно весьма удивленных таким предложением, Цицерон возразил, что Октавиан уже предоставляет Республике блестящие перспективы. «Гарантирую вам это, отцы-сенаторы, обещаю и торжественно клянусь!» Конечно же, как превосходно знал и сам Цицерон, возражения его были чрезмерными. Тем не менее даже в приватной обстановке он не проявлял особого цинизма в отношении перспектив Октавиана. Кто мог сказать, как проявит себя молодой человек, сидевший у ног его, внимавший его мудрости, впитывавший древние идеалы Республики? А если Октавиан, невзирая на все старания Цицерона, окажется его недостойным учеником, тогда всегда найдется способ разделаться с ним, когда представится соответствующая оказия. «Молодого человека следует похвалить и прославить — а потом вознести до небес».[284]В точности, как Цезаря, иными словами.

Конечно же, это была неосторожная шутка, из тех, за которые в прошлом Цицерона уже отправляли в самое пекло. Она передавалась из уст в уста, и в итоге достигла ушей Октавиана. Цицерон, однако, просто пожал плечами: в конце концов, Октавиан являлся всего лишь одним из членов собираемой им коалиции, причем даже не самым важным. В апреле 43 года до Р.Х. оба консула римского народа, Авл Гиртий и Вибий Панса, наконец, выступили против Антония. Октавиан с двумя легионами шел в качестве их помощника. В двух последовавших друг за другом битвах Антоний потерпел поражение и был вынужден отступить за Альпы. Известие о двойной победе, пришедшее в наполненный ожиданием Рим, казалось, окончательно оправдывало рискованную политику Цицерона. Великий оратор, как и в год его консульства, был провозглашен спасителем своей отчизны. Антония официально объявили врагом народа. Казалась, что Республика спасена.

Однако новые гонцы принесли в Рим и горькие вести. Оба консула погибли: один — в сражении, другой — от ран. Вполне понятно, что Октавиан отказывался от любого примирения с Децимом Брутом. Антоний ускользнул, воспользовавшись всеобщим смятением. Армия его теперь уходила вдоль побережья, за Альпы, в провинцию другого помощника Цезаря, Марка Лепида. Армия «начальника конницы», насчитывавшая семь легионов, представляла собой внушительную силу, и то, чью сторону она примет, становилось, по мере приближения Антония, поводом для самого серьезного, даже отчаянного беспокойства. В письмах к Сенату Лепид уверял его лидеров в своей безграничной верности — однако его люди, закаленные цезарианцы, уже решили иначе. Братание между армиями Антония и Лепида 13 мая завершилось формальным заключением союза между двумя полководцами и соединением их сил. Децим Брут, оказавшись перед лицом противника, имевшего огромное численное превосходство, попытался бежать, но был предан вождем галлов и убит. Армии Сената растаяли с удивительной быстротой. Положение Антония, еще несколько дней назад считавшегося беглецом, еще более укрепилось. Теперь Рим от него закрывал лишь молодой Цезарь.

Чью же сторону примет Октавиан? Столица гудела, подогреваемая слухами, и пыталась угадать ответ. Ждать пришлось недолго. В конце июля в Доме Сената вдруг появился центурион из войска Октавиана. Он потребовал от собрания предоставить еще свободный пост консула своему полководцу. Сенат отказался. Тогда центурион откинул назад свой плащ и положил руку на рукоять меча. «Если вы не хотите сделать его консулом, — предупредил он, — тогда ему поможет вот это».[285]Так и случилось. Цезарь вновь перешел Рубикон. Но теперь армия Октавиана насчитывала восемь легионов, и противостоять им было некому. Охваченный мукой при виде погибели всех надежд, Цицерон вышел вместе со всем Сенатом приветствовать победителя. В отчаянии он предлагал Октавиану новые идеи и планы. «Октавиан, однако, не ответил, если не считать насмешливого замечания, что Цицерон последним из друзей вышел приветствовать его».[286]

Получив разрешение — а может приказ — оставить Рим, оратор удалился на свою любимую сельскую виллу. Строительные работы на ней были завершены, однако ничего более не могло поправить погибшую карьеру ее владельца. Она была закончена — и не только она одна. Цицерон с немым отчаянием следил за возвышением своего протеже. 19 августа еще не достигший двадцатилетия Октавиан был официально избран консулом. После этого, добившись осуждения убийц Цезаря как предателей, он оставил Рим и отправился маршем на север, прямо навстречу наступавшей армии Антония и Лепида. Между соперничавшими предводителями цезариан, сделавшимися безусловными господами всего запада империи, войны не произошло. Напротив, Антоний и Октавиан встретились на речном острове возле Модены, перед своими армиями, выстроившимися на обоих берегах реки; полководцы обнялись и расцеловались. А потом вместе с Лепидом они уселись делить мир и провозглашать смерть Республики.