— Послушай, мальчик, всё решено. Заказ твой. Только не начинай выколачивать из меня последний цент, все вы, архитекторы, головорезы и бандиты с большой дороги. Но я поставил на тебя, ты парень ловкий, объегорил старину Рода, а? Так и меня захочешь обвести вокруг пальца, по правде говоря, уже почти обвёл. Я звякну тебе через пару деньков, и мы поцапаемся как следует при заключении контракта.

Хэллер взглянул на них и подумал, что видеть их вместе почти неприлично: высокая аскетическая фигура Рорка, излучающая особую гордую чистоту статных людей, и рядом с ним улыбающаяся фрикаделька, чьё решение так много значит.

Рорк начал было говорить о будущем доме, но Джоэл Сьюттон, поражённый и оскорблённый, посмотрел на него снизу вверх. Джоэл Сьюттон пришёл сюда не для того, чтобы говорить о строительстве; вечера устраивались с другой целью — дать человеку порадоваться, а что может быть большей радостью в его жизни, как не возможность позабыть о серьёзных вещах? Поэтому Джоэл Сьюттон заговорил о бадминтоне, который был его хобби; это увлечение патрициев, заявил он. Это совсем не походит на то, чем занимаются обычные люди, тратящие своё время на гольф. Рорк вежливо слушал. Ему было нечего сказать.

— Ты ведь, конечно, играешь в бадминтон? — внезапно спросил Джоэл Сьюттон.

— Нет, — ответил Рорк.

— Ты не играешь? — изумлённо открыл рот Джоэл Сьюттон. — Не играешь? Вот это зря, это чертовски жаль! Я-то думал, что ты, конечно, играешь. С твоей-то фигурой ты бы далеко пошёл, был бы чемпионом. А я размечтался, как мы разделаем под орех старину Томпкинса, пока строится дом.

— Пока будет строиться дом, мистер Сьюттон, у меня в любом случае не будет времени для игры.

— О чём это ты? Как это не будет времени? А зачем тебе чертёжники? Найми ещё двоих. Пусть они и вкалывают, я же тебе буду платить достаточно, разве не так? Но с другой стороны, ты не играешь, это же просто стыд собачий. Я-то думал… Архитектор, который построил мне дом там, на Кэнал-стрит, был просто ас в бадминтоне, но он умер в прошлом году, разбился в автомобильной катастрофе, чёрт бы его подрал. Он тоже был отличный архитектор. А ты вот не играешь.

— Мистер Сьюттон, разве вас это так уж расстроило?

— Я очень серьёзно разочарован, мой мальчик.

— Но для чего же вы меня нанимаете?

— Для чего я — что?

— Нанимаете меня.

— Господи, конечно же, строить!

— И вы серьёзно думаете, что здание стало бы лучше, если бы я играл в бадминтон?

— Ну, есть дела, а есть человеческие отношения. О, я не возражаю, просто подумал, что с таким костяком, как у тебя, ты бы, конечно… ладно, ладно. Не бывает так, чтобы всё сразу…

Когда Джоэл Сьюттон отошёл, Рорк услышал весёлый голос, говорящий:

— Поздравляю, Говард.

Он обернулся и увидел Питера Китинга, который радостно и насмешливо улыбался ему.

— Привет, Питер. Что ты сказал?

— Я сказал, поздравляю, ты посадил в лужу Джоэла Сьюттона. Только знаешь, ты не очень хорошо это проделал.

— Что?

— Со стариной Джоэлом. О, конечно, я слышал почти всё — почему бы и нет? Это было презабавно. Но это не метод вести дела, Говард. Знаешь, что бы я сделал? Я бы поклялся, что играю в бадминтон с двух лет, и что это игра графов и королей, и что только очень благородная душа способна оценить её, и, если он захочет испытать меня, я сделаю всё, чтобы тоже играть в неё не хуже графа. Ну скажи, чего бы это тебе стоило?

— Я не подумал об этом.

— Это секрет, Говард. И редкий притом. А я отдал его тебе совершенно бесплатно и с пожеланиями всегда быть тем, кем люди хотят тебя видеть. И они все будут твои, когда ты этого захочешь. Я отдаю тебе его совершенно бесплатно, потому что ты им никогда не сумеешь воспользоваться. Ты совершенно великолепен в некоторых отношениях и — я это всегда говорил — ужасно глуп в других.

— Возможно.

— Тебе надо научиться некоторым вещам, если ты хочешь использовать в своих целях салон Кики Холкомб. Ну как? Будем расти, а, Говард? Хотя я был совершенно в шоке, увидев тебя здесь, — кто бы мог подумать? Ну и конечно, мои поздравления с домом Энрайта. Как всегда великолепно; где, кстати, ты был всё лето? Напомни мне научить тебя носить смокинг. Боже, до чего глупо он смотрится на тебе! Вот это мне и нравится, мне нравится видеть, как глупо ты выглядишь. Мы же старые друзья, не так ли, Говард?

— Ты пьян, Питер.

— Конечно, пьян. Но сегодня я не выпил ни капли — ни капельки. А отчего я пьян — ты этого никогда не поймёшь, никогда, эта штука не для тебя. И от этого я тоже немного пьян. Знаешь, Говард, я люблю тебя. Действительно люблю. Люблю — сегодня.

— Да, Питер. Но знаешь, ты всегда будешь меня любить.

Рорка представили многим из собравшихся, и многие говорили с ним. Они улыбались и выглядели искренними в своих усилиях быть с ним дружелюбными, выражая своё восхищение, проявляя добрую волю и сердечно изображая заинтересованность. Но он слышал лишь: «Дом Энрайта великолепен, он почти так же хорош, как здание “Космо-Злотник”»; «Я уверен, что вас ждёт большое будущее, мистер Рорк, поверьте мне. Я узнаю его признаки. Вы будете новым Ралстоном Холкомбом». Он привык к враждебности, но такая приветливость оскорбляла его сильнее, чем враждебность. Он пожал плечами; он думал, что скоро выберется отсюда и снова окажется в своём бюро, где всё чисто и ясно.

До конца вечера он ни разу не взглянул на Доминик. Она следила за ним из толпы. Она следила за теми, кто останавливал его и говорил с ним. Она смотрела на его плечи, которые вежливо сутулились, когда он слушал. Она думала, что это тоже его способ издеваться над ней; он позволял ей смотреть, как перед её взором его представляли толпе и он отдавался каждому, кто хотел владеть им в течение нескольких минут. Он знал, что ей тяжелее смотреть на него, чем на солнце или работу в каменоломне. Она послушно стояла и смотрела. Она не ждала, чтобы он вновь заметил её; она должна была оставаться в зале, пока он был там.

В зале был ещё один человек, который в этот вечер неестественно остро ощущал присутствие Рорка, ощущал его с того момента, как тот вошёл в гостиную. Эллсворт Тухи видел, как Рорк вошёл. Тухи никогда прежде его не видел и не знал. Но Тухи долго стоял и разглядывал его. Затем начал пробираться среди гостей, улыбаясь друзьям. Но, улыбаясь и произнося свои афоризмы, он всё время обращал взгляд к человеку с рыжими волосами. Он смотрел на него, как смотрел время от времени на мостовую из окна тринадцатого этажа, раздумывая о собственном теле: что бы могло произойти, если бы его вдруг выбросили из окна вниз и оно ударилось об эту мостовую. Он не знал имени этого человека, его профессии или прошлого; ему не надо было знать; он был для него не человеком — только силой; Тухи никогда не видел людей. Возможно, было что-то завораживающее в ощущении этой особой силы, так явно воплощённой в конкретном человеческом теле.