– Родина Гёте, – вспомнил агент.

– Правильно. Но там вам будет не до автора «Страданий юного Вертера», потому что Франкфурт – место дислокации штаб-квартиры ЦРУ и место проживания Тагирова. Знаете Тагирова?

– Слыхал.

Тагирова на Северном Кавказе знали, главным образом, по газетным публикациям. Знали как отъявленного негодяя и предателя.

– Вот если он к вам придет, гоните его в шею. Скажите, что не хотите рисковать служебным положением и будущим своих детей.

– А если он возьмет и уйдет?

– Значит, будем считать операцию провалившейся. А если не уйдет, тогда…

И я подробно проинструктировал «Гаруна» по всем возможным вариантам развития его контакта с объектом.

Сначала операции «Папаха» развивалась успешно. Представитель никому не известного народа в экзотическом головном уборе сразу попал в западногерманскую прессу. Вокруг него роем закружилась горская эмиграция. «Гарун» был со всеми вежлив, обходителен, дружелюбен, но не более. Близко к себе никого не подпускал. Держался с достоинством.

Трехдневное пребывание во Франкфурте прошло на удивление спокойно. Последний вечер «Гарун» провел в компании наших туристов, угощавших немецкого гида, который оказался чрезвычайно обаятельным и хорошо подготовленным в профессиональном отношении парнем. В свой номер агент вернулся поздно и застал там незнакомого пожилого человека кавказской внешности, сидевшего перед включенным телевизором.

– Кто вы? – удивленно спросил «Гарун».

– Я Тагиров, – ответил незнакомец, прибавляя телевизору громкости. – Не бойся меня. Я не сделаю тебе ничего плохого.

– Уходи! – сказал «Гарун». – В нашей группе полно кагебешных сексотов. Я не хочу рисковать…

– Постой! – отмахнулся от него неожиданный визитер. – Ты меня не интересуешь, хотя должен заметить, что законы гостеприимства ты не блюдешь. Дай-ка мне твою папаху.

Он внимательно осмотрел головной убор и вынес приговор:

– Ей не более недели от роду, и носить ты ее не умеешь. Ты похож в ней на чучело. Не позорься. Но сам по себе замысел был хорош. Приятно иметь дело с умными людьми.

– Уходи! – повторил опешивший «Гарун».

– Вот что, – продолжал Тагиров, не обращая внимания на его реплику. – Передай людям, которые тебя послали, что я готов работать на них. Мои условия: три года честного сотрудничества и спокойная старость в родном ауле. Все. Пусть шлют связника. Пароль будет такой: «Пускай я судьбой на заре моих дней, о южные горы, отторгнут от вас…» А отзыв: «Как сладкую песню отчизны моей, люблю я Кавказ…» Ты знаешь, чьи это стихи?

– Лермонтова, – пролепетал «Гарун».

– Молодец. Прощай.

Тагиров похлопал агента по спине и исчез.

Что было дальше, я расскажу как-нибудь в другой раз. А папаху мы подарили «Гаруну». Он сделал из нее воротник к зимней куртке, которую носил, пока я его знал.

В один из апрельских дней 1965 года меня вызвал начальник отдела полковник Прядко и объявил с усмешечкой, что в связи с празднованием двадцатилетия Победы обком партии велит нам, чекистам, найти в архивах свежего героя для прославления его в областных средствах массовой информации. Старые, записные герои, дескать, публике приелись. Нужен новый.

– По-моему, КГБ не самое подходящее место для поиска героев, – засомневался я.

– Не скажи, – возразил многоопытный Прядко. – Сходи в учетно-архивное отделение к Семикову и попроси его подумать на эту тему.

Ровно через сутки Семиков вручил мне замызганную папку с обгоревшими углами толщиной не более половины сантиметра. Документы этого дела были исполнены карандашом, а карандаш, как известно, гораздо надежнее чернил, поэтому текст сохранился весь до последней буковки.

– Партизанская летопись, – пояснил архивариус. – Ты поаккуратнее с этими бумагами. Несколько лет они хранились в экстремальных условиях и частично истлели. Рассыпаться могут.

Я поднялся в свой кабинет и стал читать…

Сержант Иван Канаичев попал в немецкий плен в котле под Вязьмой. Немцы нашли его в воронке от разорвавшегося снаряда, безоружного, полузадохнувшегося от страха и гари. Он покорно поднял руки и похромал под конвоем туда, где темнела за наспех сооруженной оградой громадная масса таких же горемык, как он. Через несколько часов страх сменился жаждой и голодом, однако им не давали ни воды, ни пищи.

Сначала немцы провели обычную селекцию: отобрали и пустили в расход всех евреев, комиссаров и коммунистов. Затем они сформировали команду из наиболее здоровых и крепких пленных, способных выполнять тяжелую работу. В эту команду и попал Иван, потому что был он мужиком сильным, выносливым и жилистым. Под присмотром немцев они восстанавливали мост, разрушенный войной. Воды было много, а питаться приходилось овощами с заброшенных колхозных полей.

По окончании работ конвойные устроили себе развлечение: положили посреди небольшой изумрудной лужайки несколько караваев хлеба да пару здоровых кусков сала – ешьте, мол, на здоровье. Когда изголодавшиеся люди бросились к пище, на лужайке земля поднялась дыбом: все пространство вокруг хлеба с салом оказалось плотно заминированным. Немцы едва не полопались от хохота. Иван тогда чудом уцелел. Взрывом его шмякнуло о дерево и повалило на землю. Поднялся с земли уже не жалкий покорный раб, а человек, заряженный ненавистью к оккупантам и готовый к борьбе с ними.

Потом был концлагерь в Польше. Иван пытался бежать. Его травили собаками, поймали, сняли штаны и били палками по заднице до тех пор, пока она не превратилась в кровавый бифштекс. Иван снова выжил и еще больше укрепился в своей ненависти к немцам.

Летом сорок второго в их лагерь пожаловал эмиссар генерала Власова с целью вербовки добровольцев в Русскую освободительную армию. Иван первым вышел из строя и потому был назначен заместителем командира взвода. Напялив на себя новенькую немецкую форму, прицепив к рукаву повязку с надписью «РОА» и впервые за много месяцев наевшись до отвала, он принял твердое и окончательное решение в первом же бою перебежать к своим. Однако немцы не были дураками и власовцев в боях против частей регулярной Красной армии не использовали. Воевали власовцы в основном с партизанами в оккупированных гитлеровцами странах Европы на всей огромной территории от Нормандии до Днепра. Ивану повезло: его батальон направили на Украину. Там он довольно быстро выследил мальчишку-связного, то и дело мотавшегося из села в лес, поймал его за шиворот и заставил показать дорогу в партизанский отряд. Нельзя сказать, что партизаны приняли его с распростертыми объятиями. Дело обстояло как раз наоборот. Начальник контрразведки Дрозд, у которого власовцы за неделю до этого сожгли дом, где жили его родители, настаивал на немедленной казни «фашистского провокатора». Командир отряда Бутенко либеральничал и предлагал организовать жесткую проверку перебежчика. Спорили долго и наконец Ивана позвали в штабную землянку, чтобы объявить его судьбу.