Между сегодняшними двумя утренними лекциями (Russian Novel XIX century и Short Story Gorky-Chekov) повлекли, конечно, осматривать библиотечные сокровища, всякие первые изданья и потрепанные фолианты, от которых меня всегда мутит. Но очень кругленькие дырки, произведенные червем в первом переводе Евклида, дырочки, как бы иллюстрирующие гораздо менее совершенно преподнесенные теоремы, понравились мне своей тонкой усмешечкой: «Могу сделать лучше». Библиотекарша rather misunderstood my delight и потащила в отдел итальянских манускриптов.

Лекции прошли очень удачно. Miss Perkins (которую я два раза назвал Miss Pinkley), кругловатая, слегка еврейского вида, спинстерша, присутствовала и была, кажется, довольна. Девы – все спортивного вида, всюду пуховые перчатки, много прыщиков и губной краски, в общем очень мило. Звонил Карпович, буду у него в субботу.

Целую тебя, моя дорогая любовь, будь здоровенькой, как писал мой изгой, В.

Нью-Йорк, 87-я Вест-стрит, 35 – Уэлсли

Душенька моя любимая,

хорошая новость: сегодня звонил ко мне из Бостона редактор «Antiantic» – We are enchanted with your story, it is just what we have been looking for, we want to print it at once, и много других ласкательных. Просил еще и еще. В понедельник завтракаю с ним в Бостоне. Написал Перцову об этом. Произвело впечатление здесь – очень вышло удачно.

Про лекции я и не говорю. Всякий раз (вчера «Пролетарский роман», сегодня была «Советская драма») больше народу, и аплодисменты, и похвалы, и приглашения, и т. д. Обе мои шапронши, Perkins и милейшая Kelly, сияют. Как ты, моя любовь? Напиши. Не знаю еще, сколько антлантида отвалит, – но предварительные комплименты должны как-то отразиться удлинением цифры на озере цены. Очень люблю тебя. Завтра свободный день, буду шлифовать следующие лекции, в субботу в 2 еду к Карповичу, буду обратно в понедельник к 6-ти. Сегодня теплее, снег сахарнее, небо ментонского тона, повсюду в доме солнце пробует нарисовать круги или клетку. Et je t’aime. Увствую себя удно (держал в зубах мундштук) – чувствую себя чудно, меньше курю, потому что в большинстве помещений не дозволяется. Написал Miss Ward, Чехову, Даше, Наташе, Лизбетяше. Сегодня читал в особенно большой и полной зале с органом и кафедрой.

Miss Perkins заразилась в Константинопле странной болезнью), голова валится на левый бок, так что она очень ловко и незаметно (ее) поддерживает то пальцем, то сумочкой – но я-то заметил сразу. Сегодня вместе с ней исправлял английские сочинения дев, и она приняла все мои поправки (и заодно я исправил одну ее поправку). Вчера обедал в клубе дев, «можешь себе представить», как я гарцевал за столом, окруженный красавицами и стараясь не плюнуть сквозь дыру во рту. Началось с ученых разговорчиков, но я очень скоро понизил уровень – словом, très bien, très beau parleur, a Miss Perkins предупредила, чтобы я сидел до половины восьмого, но не дольше. Она будет в Нью-Уорке и хочет познакомиться с тобой. Судя по некоторым хинтикам и жанру вопросов, у меня впечатление, что, может быть, пригласят на осень, – не знаю.

Оказывается, в предыдущем номер(е) «Atlantic» (все время пишу через лишнее «н», как инциндент) были издательские вопли, что так дальше нельзя, что необходимы им настоящие вещи, все равно о чем, но настоящие. La rosse rousse sera bien enfoncée (только что беседовал с профессором французского – заразительно). Думаю, – что дальше перевести (тем же способом с П., с которым приятно и легко работать), а? «Тиранов»? «Оповещение»? Или написать одну ШТУЧКУ ПО-РУССКИ – и потом перевести? «Живя в Уэлзлейском университете среди дубов и вечерних зорь мирной Новой Англии, он мечтал променять свою американскую самопишущую ручку на собственное несравненное русское перо» (из «Владимир Сирин и его эпоха».

2074 г., Москва). Ко мне как-то возвращаются мои кэмбриджские настроения. Целую тебя, моя душка, мое несравненное перышко. Напиши! в

Нью-Йорк, 87-я Вест-стрит, 35 – Уэлсли

20 —III —41

С той ночи абсолютно прошел живот![147]

Любовь моя,

сегодня тихо занимаюсь лекциями и переводами из Пушкина. Боюсь, что завтра не успею тебе написать: утром «talk» в классе английского стиля и композиции (словом, в отделе английской словесности), этак на полчаса (не входило в программу, но согласился), а затем лекция о Совьет Шорт. После чего – Бостон.

Утром сегодня гулял, ветер повернул на весну, очень выпуклый, но еще холодно. Бумажно-белые, неприлично тоненькие стволы маленьких американских берез на фоне молодого голубого неба. Оберточная бумага сухой дубовой листвы. Резко яркие, красные, синие, рамы девичьих велосипедов (не забыть завтра две вещи: Вело, Штейн!), прислоненных под елями.

Гулял один. Seul. Solus.

Вот например, это:

[tempest nighing]

That sea-day with a storm impending —

how enviously did I greet

[dying]

the rush of tumbling billows ending

in adoration at her feet!

Интересно, поймет ли Митенька соль рисунка, который я для него сделал. Объясни ему сперва, что конькобежцы рисуют 8 и что римляне ходили в таких «халатах». Ich hab gedacht, dass ich bekomme ein Brief von Dir heute. Здешняя профессорша немецкого не знала, кто такое Кафка.

Милейшая мисс Kelly теперь посылает мне plateau с роскошным бреквастом в постель, почуя, что я долго не выдержу этих общих трапез в четверть восьмого утра. Кухарка поклялась, что «we are going to put some fat on the bones of that man», и изощряется в поджаривании разнообразнейших сладких булочек, которые я ненавижу. Обожаю тебя, моя кошенька. В.

Нью-Йорк – Уэлсли

5 ч. понед.

Душенька моя дорогая,

я получил от тебя только два письма, первое с приписками Г. и Л., а второе, только что, – от Мусиньки Набокова. А было какое-то промежуточное?

Я только что вернулся от Карповичей, где было, как всегда, симпатично, но по-новому уютно, – очень светлый и легкий дом, еще не успевший (хотя в некоторых углах уже начинается) распуститься. Вода в ванной была, как я сказал Татьяне, скорее похожа на (теплую) дружбу, чем на (горячую) любовь. Вчера было много гостей – Евгений Рабинович (!), такой же на подкладке и толстоногий, брат Перцова, Ледницкий – такой желтовато-смуглый поляк, который, когда рассказывает о своем бегстве, всякий раз повторяет: «…ну, захватил необходимые мелочи – одеколон, зубную щетку». С мертвыми глазами и идеально бездарный. Сегодня завтракал с Weeks – оказалось, что он тоже Trinity College man! Корректуру он мне пришлет сюда. Я, кажется, ему дам теперь «Весну в Ф.». Одна из reader’in, бывшая тоже за завтраком, сказала мне: «I knew you would be distinguished, but I didn(’)t know you would be fun». Сейчас обед. Я люблю тебя. Я так и не знаю, как ты себя чувствуешь. Велосипед едет завтра в Нью Уорк прямо на квартиру. Завтра у меня две лекции «Technique of Novel» и повторение Чехов – Горький. Вечером придется приналечь, кое-что еще не сделано. Сыро, дождь, все расплывается, как слишком мокрая акварель. Это мое 4-е письмо.