— Ну, какое там... Никакого, само собой, табуна, а просто так.

— Просто так крестьянин не отдаст лошадь в сенокос, в страду. Он, может, ее весь год ради этих страдных месяцев содержит и кормит, а?

— Я плачу за лошадь, товарищ Прохин. Я им плачу, а у них посев небольшой, вот они мне и уступают лошадку... Точно!

— Добрые родственники... Могли бы ведь и сами на свободной лошади извозом заниматься... Или торговлишкой, товаром каким-нибудь. Близкие родственники? Фамилия тоже Кунафины?

— Они мне не очень уж и близкие... Больше так, по знакомству.

— Надо учесть, что тебе сначала придется к родственникам за лошадью приехать? Далеко ли ехать-то? Как деревня называется? Может, знакомая? Я ведь свой край хорошо знаю. И по карте, и в натуре.

— Название... У деревни-то?

— У деревни?

— Абызово... Ну это ведь уже так себе подробности, Анатолий Александрович... Так себе подробности.

— Конечно, так себе.

После этого Кунафин встал, пошел к дверям, и Корнилов тоже встал, тоже пошел, попрощавшись с Прохиным.

Он нынче Прохина готов был обнять, ему хотелось еще и еще раз оглянуться, на Прохина посмотреть...

И ведь в самом деле тот окликнул Корнилова:

— Да, Петр Николаевич, извините, пожалуйста, а ваше-то мнение по этому вопросу как члена комиссии я ведь не узнал... Надо же – о лошадях зашел разговор, а такой существенный факт, как ваше мнение, мы каким-то образом обошли. Извините, пожалуйста!

Корнилов вернулся к столу.

— Мое? Мнение?

— Ваше, Петр Николаевич...

— Я с самого начала был против создания комиссии. Я считал ее совершенно ненужной!

— И говорили об этом? Об этом своем мнении?

— Ну, конечно! С самого начала!

— Где? Говорили?

— Да там же... В комиссии...

— А еще где? Кому?

— Еще?.. еще... нигде...

— Говорили, что против комиссии, но в комиссии усердно заседали? Вы Бондарина то хоть поддерживали там – на странных этих заседаниях?

— Я старался быть объективным. И по отношению к Бондарину, и к Вегменскому.

— Да? – вовсе не утвердительно и не безразлично, а в вопросительном тоне произнес Прохин. Потом тихо: – Вы офицер, Петр Николаевич...

И Корнилов так растерялся, так растерялся – немыслимо! И в этой немыслимости вдруг пролепетал:

— Бе-е-лый...

— Знаю, знаю, что белый, – кивнул Прохин. Он сидел теперь за столом непринужденно, вполоборота, закинув за голову одну руку, другой слегка похлопывая по желтой картонной папке, туго набитой бумагами. – Знаю! – подтвердил он. – Но ведь офицер же? Тут вопрос, даже и не вопрос, а подробность… психологическая: мне стало интересно, а что бы сделал Бондарин, если бы он был членом «Комиссии по Корнилову»? Чисто психологическая тема, да? Отвлеченная? И вот еще что: вы уж, Петр Николаевич, пожалуйста, поторопитесь со сводкой геологических данных о запасах свинца и олова в Кузбассе. Пожалуйста! Москва торопит, и, признаться, мне самому такая сводка очень нужна: статью пишу. Для московского журнала. Так что не подведите. И согласуйте свои данные с соответствующими ведомствами края. Я надеюсь...

Корнилов вышел из прохинского кабинета. Корнилов едва не падал с ног, едва не стонал.

От стыда...

А дальше Корнилов был занят с утра до ночи: готовил самую полную за все время своей работы в Крайплане сводку по природным ресурсам края. Срочно. По заданию Госплана СССР.

А тут еще назревал второй съезд научных работников Сибири. Сроки не были установлены, говорили, может быть, съезд будет отложен до окончательного утверждения первого пятилетнего плана, а вдруг да вот-вот и состоится?! Нынче съездов, пленумов, совещаний, сессий и в Москве, и на местах не сосчитать, все газетные полосы заполнены отчетами. Во всяком случае, было уже известно, что съезд намечается провести по трем секциям: «Недра», «Поверхность», «Человек».

«Недра» – это, разумеется, будет секция геологическая, и там предполагалось очень интересное сообщение профессора М. А. Усова о поисковых работах на нефть, в секции «Поверхность» основным докладом намечался доклад профессора П. Н. Крылова о растительных ресурсах. Доклады Усова и Крылова, если они состоятся, должны были стать «гвоздями» всего съезда, тем более что и тот, и другой выдвигались Сибирью в члены Академии наук СССР. Обсуждение кандидатур на страницах краевой печати и в центральных «Известиях ВЦИК» прошло вполне успешно. Корнилов тоже готовил материалы в связи с этим обсуждением.

К третьей секции, «Человек», он, конечно, отношения никакого не имел и иметь не будет, не по его специальности, там будут доклады по этнографии, фольклористике, по истории Сибири.

Он теперь дома-то почти не жил, Корнилов, а все на работе, на работе. Так ему было легче – не мог он слушать пустоту соседней комнаты, не мог вспоминать, что еще недавно оттуда доносились шаги Нины Всеволодовны. Говорили – комнату отдадут товарищу Кунафину – он зачислялся в штат Крайплана.

Итак, Корнилов составлял сводку очень тщательно, она была обширной, цифровой материал сопровождался комментариями и резюме, и, должно быть, поэтому он и не заметил, что Сеня Суриков смотрит на него с каким-то особым значением. Он это умел, Сеня, смотреть на кого-либо с тем или иным значением. Да и сам-то товарищ Прохин стал в последние дни несколько строже, Корнилов и этому не придал особого смысла, еще бы, такая напряженная работа, такой ответственный период! А не заметив этого и будучи у товарища Прохина в кабинете по поводу все той же сводки, он сказал:

— Я думаю, Анатолий Александрович, было бы неплохо показать раздел «Гидроэнергетические ресурсы и перспективы развития речных путей сообщения в крае» Георгию Васильевичу. Он специалист. Смыслит в деле, у него статьи напечатаны по этим проблемам. И не одна. В журнале «Жизнь Сибири». И в других.

— Какому Георгию Васильевичу? – спросил Прохин.

— То есть как это какому? Разумеется, Бондарину!

— Ну, знаете ли... – развел руками Прохин. – Неужели вы не в курсе? Да его же у нас нет, Бондарина!

— Как это нет? Ушел? Куда же он ушел-то в такое напряженное время? Ведь вы же его не отпускали, просили и еще задержаться в Крайплане. Ведь пятилетний план окончательно верстаем!

— Странный вы человек, Петр Николаевич! Право... Не замечаете ничего. Будто вас ничего не касается. Нету