Ему бы разуться, однако босой волхв особого почтения не вызывает. Это бы означало унизить свое звание служителя богов.

Большак потому большаком и называется, что является не какой-то стежкой-дорожкой, а широкой наезженной дорогой. Тут и возы могут разминуться, и отряд всадников проедет беспрепятственно. До самого Витичева дорога вдоль берега Днепра была прямая и ровная, и весь этот путь хорошо охранялся, дружинники то и дело проезжали верхом на отборных лошадях. И вышло вдруг так, что один из них придержал коня возле Озара. При этом так натянув поводья, что его гнедой едва ли не на дыбы встал.

– Силы небесные! Озар?

Волхв резко оглянулся. Сперва напряжен был, потом даже рассмеялся.

– Эх, разверзнись само небо! Эко тебя занесло, Златига неугомонный! Неужто в Киеве не сиделось подле жены-красавицы? Но понимаю – служба. Да и смотришься ты чисто витязь!

Златига и впрямь был в высоком блестящем шлеме-шишаке, в добротной кольчуге, в стремя ему упиралось высокое копье с ромбовидным острием, за плечом висел червленый щит со знаком бьющего с лету сокола – герб князей Рюриковичей.

Сейчас дружинник удивленно смотрел с высоты седла на улыбавшегося ему волхва.

– Не ожидал тебя тут увидеть, перунник.

При этом сделал знак спутникам, что задержится, и даже спешился, пошел рядом, ведя коня в поводу.

– А что я? – засмеялся волхв и хлопнул дружески Златигу по плечу. – Я нынче птица вольная. Куда хочу – туда и лечу. Сам же знаешь, изгнали наших из стольного Киева, вот и бреду куда подальше, чтобы князю светлому глаза не мозолить. А уйду подальше – и буду себе жить да поживать. Как говорится, зайца ноги кормят, волка – зубы, а лису хвост бережет. Так что ушел я оттуда, где ваши христиане нас, поборников старой веры, притесняют. Найду себе где-то местечко в мире, над которым сияет ясный Хорос. Ты вот лучше ответь, как там Светланка твоя? Все ли ладно?

– Благодарствую, – улыбнулся Златига, не забывший, чем обязан волхву. – После твоих снадобий она совсем поправилась. Да только не довелось мне с женкой остаться под родным кровом. Вот еду теперь в Витичев[110], а там переправлюсь на тот берег Днепра, – махнул рукой в сторону реки Златига, – и буду следить за степью, охранять Киев и Русь нашу.

– Доброе дело. А я вот в Родню направляюсь. Там родичи мои, – тут же добавил волхв, чтобы дружинник не удивлялся. – Поживу у них некоторое время.

Сказав это, Озар хотел было идти дальше, но Златига, уже поднявшись в седло, заметил, что тот хромает. И неожиданно предложил подвезти.

– Взбирайся на круп моего Гнедко, – наклонился к волхву, протянул руку. – До Витичева вместе доедем, а там помогай тебе в пути Создатель.

Озар чуть дернул щекой при упоминании христианского божества, но, подумав немного, согласился. На коне и быстрее, и не хромать в тесной обувке. Да и вызнать у простодушного Златиги кое-что хотел. Вот и спросил через некоторое время:

– Как там ключница Ярозима? Повесили ее уже на высоком суку?

– Нет.

Озар нарочито громко вздохнул. Добавил через время:

– Тяжко мне оттого, что именно она оказалась убийцей. Сам знаешь, нравилась мне вековуха светловолосая. Ну так как же ее участь все же решили? До сих пор сидит в порубе?

– Нет.

Озар невольно напрягся. Златига не спешил пояснять, а Озару было отчего забеспокоиться. Однако расспрашивать сразу не решился. Златига – парень неглупый, его торопить не следует. И он доверяет волхву, вот и сам все поведает.

Озар не ошибся.

– Яру из подземного колодца Радко забрал.

– С чего бы это? Кровную месть Владимир вроде решил заменить уплатой виры. А какую виру Радомил Колояров может с вековухи-головницы взять? Даже родичи ее древлянские, от которых она давно уехала, вряд ли заплатят за нее. Ну, что молчишь? Поведай уже.

– Мне мало что известно. Одно могу сказать: я как раз на страже подле узилища Яры стоял, когда Радко явился и заплатил мне серебром, чтобы позволил с ней повидаться. Я отказывал сперва… Но, знаешь ли, ведун, мне тут в сте´пи уезжать, а баба моя одна останется. И ей полновесные щеляги[111] пригодятся еще.

– Подкупил тебя, выходит.

– Эй, эй, ведун! Только тебе о том сказал. Потому что знаю – ты не из болтливых.

Но Озар о другом уже думал. И неспокойно на его душе стало. Вот и спросил:

– И что Радомил? Забрал Яру, и…

– А мне почем знать? В тот свой приход он просто переговорил с ней и ушел. Мрачнее ночи темной был, когда выбрался из поруба. А о том, что забрали ее, мне позже мой сменщик поведал. Но я тогда уже в седле был, уезжать собирался. Да и какая мне забота? Если честно, я вспоминать не хочу о том деле кровавом. И вообще, вон уже сторожевая башня Витичева виднеется. Переправлюсь на тот берег Днепра, уеду в степи широкие – вот о прошлом и позабудется.

– И то верно! – поддакнул Озар. – Как говорится, кто старое помянет – тому глаз вон.

А про себя подумал: «А кто позабудет – тому оба». Ибо Озару было о чем поразмыслить. И до самых предместий Витичева волхв больше о деле том Златигу не расспрашивал.

Наконец показалась высокая дозорная вышка града, которая поднималась над всей округой. На валах рядами частоколы стоят, башни срубные темнеют, а в речной гавани судов что грибов после дождя. Шумное и людное место Витичев, так как еще исстари повелось, что тут струги собирались как перед отбытием на юг, так и по возвращении домой, когда делали остановку. Здесь же и рынок был, где купцы первыми спешили сторговать у корабелов их товар, чтобы потом продавать с наваром и к своей выгоде в столице. А дружинники в этом месте переправлялись на противоположный берег широкого Днепра, чтобы ехать дальше в рубленые крепостцы на границе с неспокойной степью.

Но волхв Озар такой толчеи опасался. Да и вообще, чувство тревожное его донимало. Вот и простился с Златигой возле валов Витичева, пожелав доброй дороги и легкой службы. А сам в обход жилых построек двинулся дальше.

Местность за Витичевом была открытая, вырубленная, однако отойдешь дальше – и уже леса сосновые начинались. Озар уходил в ту сторону до тех пор, пока местность не стала совсем пустынной. Сапоги по-прежнему жестко натирали ноги, но он старался не обращать внимания на боль. Уйти надо, уйти подальше, как будто и не было его никогда в Киеве. Ширь-то вон какая перед ним открывалась. Однако