своих мускулов — осторожно, потому что я не должен был вздрагивать, если это снова начнется. Контратака: медленное уничтожение. Мысль о еще одном проходе эсминца заставила содрогнуться всего меня. Я ухватился за память, чтобы занять свои мысли.

Я был снова на эсминце «Карл Гальстер», жестянке из-под сардин, набитой оружием и механизмами. Мы установил контакт к юго-западу от Британских Островов. Неожиданный крик с правого крыла мостика: «Торпеда на пеленге три-ноль!» Голос все еще звучал в моих ушах, хриплый, но режущий ухо. Я никогда его не забуду, даже доведись мне прожить сто лет.

Я четко видел след торпеды — пузыри на воде. Казалось, прошла целая вечность, пока наша бледная кильватерная струя повернула в сторону.

Я судорожно сглотнул. Страх держал меня за горло — двойной страх, рожденный тогда и сейчас. Мои мысли были в хаосе. Мне нужно быть внимательным, чтобы не смешать их. «Торпеда на пеленге три-ноль!» — это было на эсминце «Карл Гальстер». Ужасные несколько секунд оцепенелого напряжения, затем крик спасения: «Торпеда пересекает курс по носу!»

Держаться — и уходить подальше! Сколько времени прошло уже? Я все еще не мог заставить себя пошевелиться. В этот раз я был одним из тех, на кого велась охота. Глубоко внизу на подводной лодке с пустыми торпедными аппаратами, беззащитной — даже если бы мы всплыли.

«Карл Гальстер» увернулся от торпеды в одном-двух метрах. Руль на борт и максимальные обороты машины, пока корабль не стал на курс, параллельный курсу торпеды. Как сильно тогда вибрировал корпус — почти до точки разрушения. Колокол громкого боя непрерывно звонил, подавая тревогу для команды в машинном отделении. Затем команда офицера-торпедиста: «Огонь с левого и правого бортов!» Бездыханное ожидание, пока двойная детонация не встряхнула корабль с носа до кормы. Ничего не было видно, кроме двух белых водоворотов слева и справа от нашей кильватерной струи, как будто бы пара скал свалилась в воду.

Затем команда: «Руль лево на борт!» Командир эсминца снизил скорость настолько, чтобы гидроакустики во чреве эсминца смогла работать гидрофонами. Такая же тактика, как и у нашего противника — один к одному. Эсминец заметно накренился, когда его скорость снова увеличилась, и мы погнались за эхом.

Серия глубинных бомб была сброшена в точке максимального сигнала. Установка взрывателей на малую глубину, взрывы короткие и резкие. Это звучало, как будто мы попали на скопление мин. Я все еще мог мысленно видеть большие белые гейзеры, величественно вздымавшиеся на несколько секунд перед тем, как они распадались в мелкие брызги.

Все еще ничего. Я отважился сделать несколько долгих вдохов, чтобы размять легкие.

Командир уставился на приборы, как будто бы его глаза могли повлиять на их стрелки с расстояния, но ничего не пошевелилось. И никаких шумов от ASDIC. Гидроакустик казалось погрузился в религиозную медитацию. Я размышлял, почему же наши преследователи не двигались. Не могли же мы ускользнуть из их электронной сети на скорости в жалкие два узла.

«Курс два-два-ноль», — приказал Командир.

И снова молчание.

«Курс два-два-ноль, Командир» — доложил рулевой спустя ощутимое время.

Следующий доклад шепотом — «Шумы винтов на курсе два-два-ноль. Ослабевают» — вызвал насмешливую гримасу на лице Командира.

Я мысленно вернулся на мостик эсминца «Карл Гальстер». Холодные, молчаливые лица плавали в лунном свете. Никаких признаков неприятеля, как бы пристально мы ни всматривались. Только лишь выкрики команд, всплески глубинных бомб, удары подводных взрывов. Перекрестный пеленг и снова залпы глубинных бомб. Белые водовороты расплетали нашу бледную косу кильватерного следа.

И затем на темной воде вдруг пятно масла. Прожектор ощупал его тонким белым пальцем. Мы повернули и тут же направились к нему. Все орудия были безжалостно направлены на нефтяное пятно. «Огонь левый борт! Огонь правый борт!»

Рыбы с разорванным воздушными пузырями плавали брюхом кверху в сиянии прожектора — их были сотни, но не было никаких обломков с лодки. Только лишь пятно нефти. Эхо от цели исчезло.

Продолжать поиск было некогда. Британский крейсер мог появиться в любой момент и преградить нам дорогу домой. Командир волей-неволей должен был направляться в Брест. И в этот момент он сухо произнес: «Это не мой любимый вид спорта».

Голос гидроакустика неожиданно проник в мое сознание. Из того, что я расслышал, можно было понять, что эсминец поворачивает в нашу сторону. После всего, что было — еще один заход. Они просто дразнили нас — играли с нами в кошки-мышки. Наши надежды на спасение испарились. Мы все еще были на крючке.

Германн поморщился, снял свои наушники. Я начал отсчитывать, и вот оно началось: один взрыв за другим. По нам лупили и лодку бешено сотрясало. Все море превратилось в один заряд взрывчатого вещества.

Снова бесконечный грохот вытесняемой воды, затем снова шумы винтов. Почему без перерыва? Как винты могут вернуться так быстро? Это было спокойное шарканье медленно вращающихся винтов, а вовсе не быстрое стрекотание кофемолки и злобное завывание, которые сопутствовали максимальным оборотам.

Мрачное осознание озарило меня: эти винты не могут принадлежать кораблю, который только что контратаковал нас. Ему потребовалось бы время для завершения своей циркуляции — не может же он подходить к нам кормой вперед.

Почти немедленно взорвалось еще несколько глубинных бомб. Серия из четырех, взорвавшихся одна за другой.

Свет снова погас. Кто-то попросил запасные предохранители. Стармех посветил своим фонариком на глубиномер. Он не мог позволить себе потерять его из виду даже на мгновение. Мы были настолько глубоко, что любое дальнейшее погружение могло стать смертельным.

«Пеленг?»

«Два-семь-ноль, Командир».

«Руль право на борт. Держать курс три-один-ноль».

Командир старался удерживаться носом или кормой к приближающему эсминцу, как он это делал на поверхности. Смыслом этого было то, чтобы лучи гидролокатора ASDIC встречали настолько малый контур цели, насколько это было возможно.

«Шумы винтов на пеленге два-ноль-ноль, Командир. Приближаются».

И снова импульсы гидролокатора нащупали нас. Меня охватило какое-то оцепенение. Мой череп казался хрупким, как стекло, подверженным тому же экстремальному давлению, что сжимало нашу стальную шкуру. Единственное касание могло стать последней каплей. Громкие удары сердца звучали в моих ушах. Я потряс головой, но удары не стихли.

Ужас истерической интенсивности казалось разрушил мои способности мыслить. И в то же время он отточил мои органы чувств до предела. Я мог видеть и чувствовать все, что происходило вокруг меня, со сверхъестественной ясностью.

«Дистанция?» — спросил Командир. «Что там слышно насчет второго?» Его тенор утратил свою уравновешенность.

Так что я был прав. Скорлупа Командира давала трещины. Второй шум мог спутать его расчеты, и тем не менее все