Бенуа, со стороны, солидаризировался с взглядами кружка Мережковского — Гиппиус: «У них лозунг: поддерживать всеми силами правительство, и в частности Керенского, которого они хорошо знают лично и от которого… в восхищении. В то же время они в панике от эсдеков и от большевиков. Горького и Тихонова они считают за последних (что в этом страшного, я пока не схватываю), а бедного Гржебина просто за проходимца…

С одной стороны, жадность до власти, а с другой — какая-то заячья паника. И их упование на Керенского покоится на таком перепуге. Да какой там Керенский! Я убежден, что они согласились бы видеть Львовых на всех постах, только бы не случилась та «русская революция до конца» («прыжок в окно»), о которой они под крылышком монархии столько лет мечтали, будучи в глубине души уверены, что этот «праздник» никогда не наступит!»[878]

Средства массовой информации сразу же отразили все те революционные сдвиги, которые произошли и в политике, и в интеллектуальной жизни.

В первые дни революции газеты не выходили: бастовали все, включая и типографских рабочих, да и новой власти тогда не нужно было многоголосие мнений. Регулирование процесса выпуска газет взял на себя Петросовет. «Ни у кого не возникало сомнений в том, — писал Суханов, — что этот вопрос должен решить Совет рабочих и солдатских депутатов, который один только и может осуществить это решение; ни у кого не возникло сомнения в том, что этот акт защиты революции нет нужды, нет оснований представлять на усмотрение нового правительства из правого крыла, нет нужды испрашивать его санкции и даже доводить до его сведения»[879].

Пятого марта Исполком Совета постановил: «Воспретить выход в свет всем черносотенным изданиям, как то: «Земщина», «Голос Руси», «Колокол, «Русское знамя» и др.». Совет воспользовался своим влиянием на типографских рабочих: разрешение на выход газеты означал наряд на типографию (всеобщая забастовка революционных дней формально еще не окончилась). В тот день без разрешения Совета вышло и «Новое время», на что Исполком отреагировал закрытием газеты «впредь до особого распоряжения»[880].

Гиппиус зафиксировала: «Вышли газеты. За ними хвосты. Все похожи в смысле «ангелы поют на небесах и штандарт Временного правительства скачет»[881]. Пришвин подтверждал в тот день: «В ожидании первых газет длинная очередь. И когда они вышли, то все с разных сторон города, весь день, возвращаясь домой, пуками, как носят вербу, цветы, несли газеты, кто какие добыл»[882].

Общество журналистов и редакторов протестовало против столь откровенного проявления цензуры, на что Исполком ответил 6 марта новым распоряжением: «Обсудив заявление представителей печати, Исполнительный Комитет постановил подтвердить свою прежнюю позицию по отношению к этому вопросу, т. е. 1) неразрешение к выпуску контрреволюционных изданий и 2) разрешить к выпуску газету «Новое время» и, если окажется возможным по техническим причинам и газету «Копейка»[883]. С «Нового времени» взяли обязательство не печатать контрреволюционные материалы. Даже за разрешением на выход «Правительственного вестника», ставшего «Вестником Временного правительства», его редакция должна была 6 марта обратиться в Совет[884].

«Монархические газеты были уже запрещены, и их типографские мощности конфискованы, — замечал Сорокин. — Социалисты согласились с этим как с необходимостью, но увязывается ли такая постановка вопроса со свободой печати, которую они так горячо защищали ранее? Как только амбиции радикалов удовлетворены, они, похоже, становятся даже более деспотичны, чем реакционеры. Власть рождает тиранию»[885].

Народ очень быстро распробовал прессу. «Люди толпились сотнями, толкались вокруг газетчиков, переходя от одного к другому, чтобы ничего не упустить, будто раньше им читать никогда не доводилось, — подмечал Кейлер. — …Неграмотные просили своих ученых товарищей прочесть им газеты вслух, и те водили пальцем по строчкам, а умники потом толковали текст на свой лад. Это была настоящая оргия!»[886]

Идеологический спектр прессы довольно точно совпадал с политическим спектром страны, с той лишь поправкой, что либеральной прессы было гораздо больше, чем либералов. Но поскольку у бизнеса, который по причине наличия средств по-прежнему контролировал большую часть СМИ, были либеральные взгляды, они и превалировали в наиболее тиражных изданиях. Пресса в целом заметно полевела.

Правые издания были либо закрыты, либо мимикрировали, обретя либеральную окраску. Они были относительно лояльны к власти, но только до начала осени, когда перешли к тотальному поношению Временного правительства. Либеральная печать была достаточно единодушна по всем ключевым вопросам: «полная власть Временному правительству; демократические реформы в духе программы 2 марта, война до победы в согласии с союзниками, Всероссийское учредительное собрание как источник верховной власти и конституции страны».

Главным изменением стало появление большого количества социалистических изданий и рост их популярности. «Долгая жизнь подполья, усвоенный им исключительно разрушительный метод действий, подозрительное и враждебное отношение ко всякой власти наложили известный отпечаток на все направление этой печати, оставляя слишком мало места для творческой созидательной работы», — считал Деникин. Особо опасной он считал пропаганду советских деятелей, которые разъезжали по фронту «с целым ворохом «Правд», «Окопных правд», «Социал-демократов» и прочих творений отечественного социалистического разума и совести, — органов, оставляющих далеко позади, по силе и аргументации, иезуитскую элоквенцию их немецких собратов»[887].

Ну а для большевиков, чья пресса — особенно после июля — преследовалась, свобода слова выглядела фикцией. «На самом деле это не свобода печати, а свобода обмана угнетенных и эксплуатируемых масс народа богатыми, буржуазией, — доказывал Ленин. — …Возьмите хоть питерские и московские газеты. Вы увидите сразу, что по числу выпускаемых экземпляров громадное преобладание имеют буржуазные газеты, «Речь», «Биржевка», «Новое время», «Русское слово» и так далее и тому подобное (ибо таких газет очень много)… Потому что издание газеты есть доходное и крупное капиталистическое предприятие, в которую богатые вкладывают миллионы и миллионы рублей. «Свобода печати» буржуазного общества состоит в свободе богатых систематически, неуклонно, ежедневно в миллионах экземпляров, обманывать, развращать, одурачивать эксплуатируемые и угнетенные массы народа, бедноту»[888].