Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— На кого она работает?
— Не имею понятия.
— Я так и думал, — Фальконе заглянул глубоко мне в глаза. — Вы лжете, это известно вам, и я это тоже знаю. Но зачем? Что вы утаиваете от меня?
— С чего вы это решили?
— Сегодня днем я рассказал вам, что только Фалурдель может помочь цыганке, и вечером вы идете к старухе. Вот почему я думаю так!
— Тогда вы должны предположить связь между мной и цыганкой.
— Так оно и есть, — сказал Фальконе к моему удивлению. — Эсмеральду видели довольно часто танцующей перед Нотр-Дамом, хотя епископ запретил это. И кто там работает?
— В Нотр-Даме работает дюжина людей.
— Но они не появляются всегда именно там, где гостит старуха-смерть!
— Я приношу, похоже, несчастье.
— И правда! И если бы я сегодня не пришел, вы бы напоролись на острие косы. Не мните ли вы себя невредимым, Арман? Предводитель фальшивомонетчиков вершит свои дела, как раньше подлинный жнец Нотр-Дама. Возможно, это будет даже ради вашей безопасности, если я арестую вас.
— На то у вас нет причины.
— Вы забываете, что я задержал вас в мастерской фальшивомонетчиков.
— А вы забываете, лейтенант, что меня там пытали и угрожали смертью. Это, пожалуй, не повод, подозревать меня в соучастии!
— И почему вас пытали?
— Путаница, я полагаю.
Фальконе поморщил лоб, который и без того был в морщинах, и покачал головой.
— Вы кажетесь таким чертовски хитрым, Арман. Но если вы не посмотрите вперед, то ваша хитрость превратится в рок. Сегодня она чуть не стоила вам головы.
— Скажем, узкой руки.
Фальконе взглянул задумчиво на туман над рекой и, наконец, заметил:
— Я мог бы допустить, что вам известны важные сведения о фальшивомонетчиках. Тогда предводитель банды шел бы сразу за вами по пятам.
— Вы стражник или убийца? Фальконе кисло усмехнулся:
— Я подумаю об этом. И вы сделайте так же. Я даю вам день. Завтра вечером мы увидимся снова, и тогда я хочу, наконец, услышать от вас правду!
Лодка доставила меня к восточной стрелке острова Сите и высадили у Отеля-Дьё. Когда я вернулся в Нотр-Дам, то вошел туда с колотящимся сердцем. Правда, соучастник мэтра Гаспара с блеющими смехом не видел меня и не подозревал, что это я был пленником в мешке. Но я теперь знал, что существовал еще другой человек, которого я должен принимать в расчет. Не только отец Клод Фролло — также и его младший брат Жеан был дреговитом.
Легкое прикосновение к щеке пробудило меня от беспокойного сна. В туманном состоянии между сном и пробуждением я принял его за нежные ласки женщины и прошептал имя Колетты. Но это была всего лишь жирная черная муха, которая избрала мое лицо ложем для отдыха, а мое движение спугнуло ее.
Раннее утро бросало мягкий матовый ненавязчивый свет в мою комнату, и все призрачно тонуло в нем, словно я еще находился в плену сна. Лишь краткое время я предавался легкой иллюзии, что мое приключение в притоне Фалурдель и типографии Гаспара было всего лишь дурным сном. Потом я увидел черные размазанные пятна на своем матраце, а моя правая рука была отмечена жирными полосами типографской краски.
Я поднялся с постели и, пошатываясь, подошел к окну, чтобы найти объяснение такому странному свету, слишком яркому для ночи и слишком сумрачному — для дня. Крыши Парижа были покрыты плотным полупрозрачным покрывалом, которое разрывалось то там, то тут об острую крышу или шпиль башни. Словно покрывало из облаков опустилось с неба и обняло город своими мягкими клубящимися руками.
Я открыл дверь и услышал шум начинающего дня гораздо тише, чем обычно, приглушенно и неясно. Влажность наполнила воздух и склеивала дыхание.
Туман, поднимающийся плотными клубами от реки, ощупал меня своими холодными пальцами и дал мне понять, что я полностью голый.
Поспешно я натянул свою одежду, схватил шерстяное полотенце, в которое я завернул пемзу и кусок мыла, и покинул башню. На пологом берегу возле Отеля-Дьё, где обычно прачки стирали одежду и простыни для госпиталя и соборного капитула, я разделся и вошел в холодную воду. Даже когда ледяные иглы впились в меня, я несколько раз окунулся, чтобы стряхнуть чувство оцепенелости, вызванного дурным вином. Потом я отмыл свою руку от типографской краски Гуттенберга. Туман окутал реку. Приглушенные крики лодочников долетали время от времени до моих ушей, когда тень торгового судна или баржи проплывала мимо серо-желтой массой.
Моя ранняя трапеза была уже готова, когда я вернулся обратно в башню. Без аппетита я запихивал в себя пшенную кашу и анисовое печенье и запивал козьим молоком. Потом я раскрыл книги, но мои мысли переместились от кометы к Фалурдель, к мэтру Гаспару — и к лейтенанту Фальконе. У меня только день, чтобы продумать ответы для него, и у меня не было и малейшего понятия, какие это будут вопросы.
К тому же я ни в коем случае не знал, насколько я могу доверять Фальконе. Хоть он и спас меня прошлой ночью от жизни калеки, а возможно, даже от смерти, но не мог ли он так же принадлежать к дреговитам? Кровавое деяние Фролло в притоне сводни показало мне, что он и его люди убивают своих союзников, как только они становятся для них опасными. Вполне возможно, что мэтр Гаспар представлял опасность для дреговитов, и появление Фальконе в типографии было не чем иным, как прекрасно разыгранным спектаклем.
Чем дольше я думал об этом, тем запутаннее становилось все. «Белые против черных» назвал Вийон эту борьбу, которая разыгралась в стенах Парижа. Но она не соответствовала правилам, не было четких фронтов, как в королевской игре, не определялся четко цвет фигур. Все смешалось в грязно-серый цвет, не просматриваемый, как туман вокруг Нотр-Дама.
Во второй половине дня неожиданно пожаловал ко мне в келью Клод Фролло. Он поставил плетеную бутылку на стол и содрогнулся.
— Мерзкая погода, так и давит на нервы. Сырость из всех вещей пробирает до костей. Ваш огонь в камине едва тлеет, месье Арман, потому вам не повредит согреться изнутри. Я принес бутылку южного испанского вина, херес де ла Фронтера — хорошее, редкое вино. У вас найдется еще один бокал для меня?
Что мне оставалось, как не ухаживать за ним? Не вызывая его недоверия, я едва сумел бы сослаться на последствия винного уксуса Фалурдель, от которого у меня все еще гудела голова. Итак, я наполнил два бокала красноватым напитком и смочил горло вязкой, сладкой жидкостью. Было вкусно, соблазнительно хорошо, и именно это насторожило меня. Слишком часто пытаются развязать мне язык вином. Фролло взглянул на мои книги.
— Как обстоят дела с кометами? Вы уже выяснили, могущественные ли они вершители судьбы, или мы просто вверяем им наши собственные желания и страхи?
— Мэтр Гренгуар собрал так много материала, что сперва я должен все просмотреть и упорядочить, — ответил я уклончиво, чтобы не признаваться, что в последнее время слишком редко занимался кометами. — Все очень запутанно, и я едва ли смогу объяснить, из-за чего ссорятся великие умы. Кто хочет знать, какими силами управляет судьба нашей участью?