— Теперь мы в одинаковом чине, поэтому…

— Я не о чине-звании говорю — о гордыне.

— Мы зря теряем время, командир. Командуйте, ведите группу.

— На запад?

Иволгин задумался. Он понимал, что именно выбор направления способен расколоть их небольшую группу.

— Предполагаю, что прапорщик Кайманов прав: германцы отходят, красные вскоре будут у Бранденбургских ворот, перейти линию фронта крайне сложно, скорее всего, нас уложат или схватят еще на дальних подступах к ней. Но даже если мы пробьемся, германцам теперь не до нас. Предлагаю уходить на восток, к границам Монголии и Маньчжурии, на даурские земли, где у вас еще остается хоть какой-то шанс. Тем более что смершевцы уверены: вы устремитесь на запад, и выискивать вас станут на этом направлении.

— Вам слово, Перс.

— Как прикажете, господин подполковник. Мне одинаково, где гулять. Могу в группе, могу в одиночку. Но согласен: в Маньчжурию прорваться будет легче, это факт.

Иволгину вдруг вспомнился сержант-пограничник Бураков, которого князь Курбатов превратил в «волка-одиночку»; по характеру своему Перс несомненно принадлежал к «волкам».

— Тогда еще один вопрос, — прервал его раздумья Кондаков. — Вы, лично вы, остаетесь в составе группы? А то напутствовали вы нас как-то так… отстраненно.

— До тех пор пока сочту возможным для себя, — одернул красноармейский китель и принял стойку смирно Иволгин. — Тайком убегать не стану, в любом случае попрощаюсь.

— Расставаться всегда нужно по-человечески. Особенно сейчас, во время войны.

— Признаться, сейчас мне куда легче будет действовать в одиночку. Курбатов захватывал красноармейцев в плен, превращал в убийц-диверсантов, а затем отпускал на свободу. Сдается мне, что я как раз созрел для такого «волка-одиночки», не менее чем Перс.

— Извините, но думаю, что вам в одиночку нельзя, — молвил Перс. — Слишком много размышляете, слишком вдумчиво осмысливаете свою жизнь. Это всегда опасно.

— Я свою слабость знаю, поэтому до поры буду действовать в составе группы.

— Благодарю за внесенную ясность, — на дворянский манер склонил голову Кондаков.

В эти предвечерние часы замок Фриденталь напоминал крепость, ворота которой вбирали в себя остатки гарнизона, возвращавшегося после удачно сделанной вылазки.

— Вы хотя бы догадываетесь, что это за подразделения перед вами, полковник Курбатов? — поинтересовался Штубер, выходя вслед за полковником из машины.

— Судя по внешности многих курсантов, они сформированы по национальному признаку.

— Правильно мыслите. Здесь, в этом замке, собрана диверсионная элита многих стран и народов. В том числе и народов, которые пребывают в состоянии войны с рейхом.

— В таком случае возникает подозрение, что Скорцени готовит их не для того, чтобы эти диверсионные ассы погибали в заключительных и уже, по существу, бессмысленных побоищах нынешней войны.

— К счастью, фюрер об этом пока что не догадывается. Да и Скорцени по поводу их целей особо не распространяется. Конечно же многим из них все же придется пройти стажировку еще в боях Второй мировой войны, но готовят их для послевоенных схваток, для действий на территории своих этнических земель.

— Это любопытно.

— Прошу обратить внимание: общебалканский диверсионный взвод, взвод русских монархистов, скандинавская рота «Викинг», взвод Русской Освободительной армии генерала Власова, — по каким-то, лишь ему известным признакам, определял барон фон Штубер подразделения этого «гарнизона». — Отдельный черногорско-македонский взвод, бельгийская рота «Ариец», украинский гетманский взвод «Атаман», белорусский национальный взвод «Белый Орел», рота прибалтийских волонтеров…

Ни одной шутки, ни одного звука в строю, никакого проблеска улыбки. Суровые взгляды, посеревшие от пыли худощавые лица, подтянутые спортивные фигуры, жилистые, впивающиеся в оружейную сталь руки…

Даже беглого взгляда Курбатову было достаточно, чтобы уяснить для себя, что люди эти возвращаются с лесного полигона, на котором проходили основы полевой выучки. И что, не обремененные ни излишним весом, ни крутизной мышц, тела их таили в себе взрывной заряд зрелой мужской силы, надежный запас трудолюбия и непоколебимую веру в избранную цель.

— Новички диверсионного дела в эту обитель риска и азарта, как правило, не попадают, — прокомментировал Штубер, провожая взглядом арьергардный взвод, лишь недавно сформированный из афро-азиатов и названия которого он не знал.

— Это нетрудно предположить.

— За каждым из них — солидный разведывательно-диверсионный послужной список, каждого предварительно пропустили через одну-две диверсионные школы, каждый освятил себя кровью врагов и прошел свой путь до ворот Фриденталя, обучаясь убивать и самому смотреть в глаза смерти.

— То есть, по существу, вы формируете диверсионную элиту Евразии, — молвил Курбатов, возвращаясь вместе со Штубером к машине, чтобы въехать в огромную, охваченную высокой крепостной стеной территорию «диверсионного замка» Третьего рейха.

— Вас это не вдохновляет? — спросил Штубер, жестом предлагая Курбатову вернуться в машину.

— Почему же, приятно осознавать, что и тебе выпадает право стать причастным к ней.

— Вынужден вас огорчить, полковник. Курсанты, которые только что прошли перед вами, действительно лучшие из лучших в Европе, а может быть, и в мире, но… Вам известно, по какому принципу устроены «охранные отряды партии», то есть СС? — провел барон большим пальцем по предплечью своего мундира.

— Во всяком случае, мне кажется, что известно.

— Для внешнего мира каждый, кто прошел посвящение в члены СС, уже принадлежит к тайному Черному ордену, к элите рейха. На самом же деле не все так просто. Основная масса эсэсовцев составляет ваффен-СС, то есть войска СС, а значит, они являются «зелеными», или «полевыми» СС. Затем идут «черные СС», которые составляют офицерский корпус СД, гестапо, Главного управления имперской безопасности[31], штаб рейхсфюрера СС. Однако настоящую элиту Черного ордена составляют «высшие посвященные», к которым принадлежит высшее руководство СС и различных его структур, идеологи СС и адепты исследовательского института «Аненербе».

На сей раз машина остановилась у подъезда величественного, возведенного в рыцарском духе особняка, составлявшего историческую основу замка и располагавшегося в центре старинного парка, каждое дерево которого давно стало частью «фридентальской легенды».