— Ну-ка, неси сюда свой паспорт, посмотрим, что вы тут вчера справляли и когда у тебя день рождения! Он там, в комнате, под телевизором, лежит, — усмехнулся Мака, привыкший пытливо оглядывать малые пространства: купе, туалеты, тумбочки, тамбуры, полки.

Шалико вспомнил, что действительно вчера паспорт был брошен под телевизор. Он дернулся в комнату, но Мака схватил его руку.

— Вены покажи.

На правой руке остались едва видные точки от старых проколов, но вот на левой темнело пятно от неудачно сделанного укола — героин ушел под кожу, образовав синяк величиной с ладонь, который вначале был красен, потом стал лилов, фиолетово-зелен, а теперь отливал бурым.

— Ну и ну!.. В вену попасть не можешь, олух! — заключил Мака, вспоминая уроки Пилия («Синяк на руке значит, что вена пробита насквозь и лекарство убежало под шкуру»).

Он направился в комнату за паспортом, как вдруг услышал за спиной шорохи и, повернувшись, увидел, что Шалико, обезумев от страха, засыпает в рот кокнар из лежащего на столе пакета, желая, очевидно, избавиться от факта.

Влепив ему увесистую затрещину, Мака заставил выплюнуть кокнар на пол.

— На срок захотел, парень? — спросил он, заворачивая пакет и с отвращением наблюдая, как Шалико копается во рту грязными пальцами, давясь и икая.

— Нет, — загундосил Шалико. — Никуда не хочу! Учиться хочу! Диплом! Работать!

— Тогда поговорим.

Они уселись на матрасах и мирно закурили.

— Как будем решать твой вопрос? Я могу взять тебя в отделение, оформить задержание, отвезти в наркологический, приложить кокнар, открыть дело, дать информацию в печати… Знаешь, «УВД сообщает: студент Ш…» Как отца зовут?

— Бидзина.

— «УВД сообщает: студент Ш. Б. Сванидзе из ГПИ задержан с поличным»… Что еще? Тут, в этом бардаке, если хорошо поискать, можно еще многое найти! — многозначительно намекнул Мака. — Ну?!

Шалико, разумеется, ничего этого не хотел. Он панически думал о том, что ему делать, чувствуя, как от страха босые ноги прилипают к влажному линолеуму.

А Мака думал о сумме — какую назвать? Когда он шел сюда, то сказал себе: «Студент. Пять тысяч». Когда увидел пачку папирос, то решил: «Шесть!» Когда нашел тазик, то сумма возросла до семи. А когда вытащил из шкафа свой же пакетик, то сам убедился, что меньше девяти это дело не потянет. А пятно и проколы поднимали сумму еще выше, до верных десяти. Что отвечать, если майор спросит, где Сванидзе, Мака уже придумал — что-нибудь вроде «фактов и проколов нет, поэтому не было смысла задерживать». А если майор начнет настаивать и нажимать?.. Вряд ли из-за такой сошки. Ну, а если начнет, тогда Мака даст понять толстобрюхому борову, что не лыком шит и не вчерашний мальчик. Можно и на сейф намекнуть, где у майора лежат открытые дела на разных людей, которых он этими делами шантажирует и держит в узде, заставляя делать, что он прикажет. «Сталинская школа!» — сам не раз хвалился в подпитии. Если майор за всеми следит, то почему бы Маке не последить за ним самим?.. Или вообще сказать: нету, не нашел… уехал долбоеб в деревню — и точка… Самое верное…»

Он еще раз внимательно оглядел комнату, но ничего, кроме матрасов, старого телевизора «Электрон» и какого-то хлама типа разобранной «Спидолы» и разнокалиберных немытых рюмок, не увидел. До Шалико же постепенно доходило, что свободу он может купить. Раз пес не бьет его и не волочит в ментовку, значит, ему нужны деньги, чего же еще?.. А что говорили Ладо и Туга про аресты?.. Кого еще взяли?.. Он не помнит. «Все отрицать, ничего не называть, ни о чем не болтать!» — сказал он себе и спросил у капитана:

— Что я должен сделать?

— Говори, с кем кайфуешь! — грозно приказал тот, подражая майору, хотя мечтал сказать совсем иное: «Принеси деньги и катись к чертовой матери!»

— Ни с кем не кайфую, учусь в ГПИ, — сообщил Шалико. — Мать все время приезжает, проверяет, как я могу кайфовать? Я сам деревенский, не знаю даже, что это такое — кайф!

— Ты мне не лей всякую чушь! Не понимаешь, кто перед тобой? — приосанился Мака. — На тебя фактов столько, что в папку не помещается. Отец где работает?

— На комбинате, — уклончиво ответил Шалико, но все равно пожалел о своих словах, заметив, какой живой отблеск вызвало у мента слово «комбинат».

— Миллионер, значит! — удовлетворенно произнес Мака и удобнее расположился на матрасе.

— Какой миллионер! Если бы так, я бы в этой дыре не сидел! — в сердцах произнес Шалико. — У него три семьи, чтоб им всем пусто было!

— Вот как, три семьи! Но тебя он, надеюсь, любит? — сказал Мака, а Шалико подумал, что псу стало бы гораздо веселее, узнай он, что мама работает заведующей райпищеторгом…

Шалико убедился в том, что мент хочет денег. Но где их взять? И сколько? Сказал бы прямо — и все. Недавно двух ребят из ГПИ поймали с проколами, посчитали проколы, каждый оценили в определенную сумму… Коротко и ясно. Есть даже расценки, кажется… Прокол — то ли триста, то ли пятьсот рублей…

— Ну, долго будем молчать? — спросил Мака. — Мне кажется, ты неплохой парень… Вон, иконы у тебя всюду, молитвы, свечи… В Бога, видно, сильно веруешь?

— Верую! — жарко заверил Шалико, с перепугу истово крестясь слева направо.

— Вот-вот… Жалко посылать тебя на срок…

— Конечно, жалко, — искренне согласился Шалико. — Что я там буду делать? А тут я учусь, занимаюсь. Физика, химия… Теория, практика…

— Да, учиться надо, — подтвердил Бежан. — Вот я не учился — и что? С такими, как ты, приходится возиться… Кстати, Гоча Сванидзе из транспортной милиции не твой родственник?

— Конечно. Мой дядя, — обрадовался Шалико. — Дядя Гоча — мой самый любимый дядя на свете! Святой человек!

— Мы с ним вместе работали, хороший мужик. А вот с тобой что будем делать? Вы все в списке…

— В каком?

— Да есть один такой список, там написано, что ты и разные другие субъекты — морфинисты, морфий делаете. Теперь для тебя есть две дороги. Или ты идешь в зону…

— Нет, нет, не хочу… — заканючил Шалико, у которого от одних этих слов похолодела макушка.

— Понятно, кто же хочет?.. Значит: или ты идешь в зону, или платишь деньги — и идешь в задницу, на свободу! Звони домой, а то открываю дело!

— Я должен через район заказывать…

— Это не пойдет. Нет времени ждать. Позвонишь кому-нибудь тут, в городе, пусть передадут родителям. Или одолжи. Срок тебе дается до вечера. — И Мака, взяв паспорт, на который они оба время от времени поглядывали, спрятал его в нагрудный карман.

— Тут некому звонить, никто не даст, я всем должен, — признался Шалико.

Мака взглянул на часы. Ему пришла в голову идея.

— Одевайся! — приказал он.

— Зачем?

— Одевайся, тебе говорят! Едем на почтамт, оттуда позвонишь…