Олег и впрямь отправился осматривать Детинец, довольно качал головой, хмыкал себе в усы. И на торжище тоже, ходил по рядам, вспоминал, как начинал Русь отсюда, как Ингоря водил на людское умение посмотреть, порадоваться; удивлялся, сколь выросло торжище, как гостей заморских, да и своих славянских прибавилось… Любовался причалами со множеством лодей под разными парусами, бегущими с тяжелой ношей на спинах рабами, что эти лодьи разгружали… И то верно, каждый тюк – это товар, это богатство Ново Града, богатство Руси. С удовольствием топал ногой по деревянным настилам на улицах – молодцы новгородцы, догадались, как с извечной грязью бороться! В Киеве такого нет, надо Ингорю подсказать, чтоб перенял. Стал Олег спрашивать у старосты кончанского, как настилали. Тот сначала перепугался, а ну как ругать князь начнет, потом понял, что не из праздного любопытства интересуется, рассказал про хитрости новгородские. Олег довольно хмыкал, много еще про что расспрашивал, доволен был Ново Градом сильно. Хотя и Киев уже встал, большой, крепкий, но там княжья власть, а здесь больше купцы командуют. И то верно, торговлей да ремеслами живет Ново Град, потому их голоса на вече главные.

Долго ходил Олег по старым местам, радовался и печалился одновременно. Жизнь пролетела в делах и заботах и не заметил как. Кажется, совсем недавно водил маленького Ингоря к кузнецам булат показывать, а вот уж и у него в волосах седина пробилась. Сам Олег давно серебряный. И снова на коня сесть не может, теперь не потому, что кони не держат, как в молодости было из-за грузности, не потому, что секач ногу подранил, а потому, что лет уже много, пора и с внуками возиться…

У Прекрасы одни дочки, тоже ничего, девочки, они очень разумные бывают. А у кузнеца Зореня его сын Олег растет. Хотя нет, уже не у Зореня, объявил малец вслух, что княжий сын, пришлось далече увезти. Ничего, пройдет время, и заберет его князь к себе, этот уже правду знает. Поймет ли, простит ли? Олег для себя решил, что власти младшему Олегу давать не станет, если захочет сын ее, то сам себе и добудет. Власть, она тяжела даже для самого сильного и не всем полезна. Ингорь до нее рвется, а того не поймет никак, что власть – это прежде всего заботы, бессонница от мыслей, так ли делаешь, прав ли… Младшему князю все кажется, что Олег лишь славу имеет, а того не видит, сколько для этой славы нужно сделать!

Стоя на высоком берегу у Волхова, Олег тяжело задумался. Как получилось, что ничему он сына и не выучил? Земли воедино собрал, сильной Русь стала, признали ее многие, богатую страну оставляет, а с Ингорем точно чужие. Может, прав волхв, своего ума не вставишь? Но он старался быть примером, быть сильным, мудрым, справедливым… Старался, чтобы Ингорь видел его труды и заботы, чтобы привыкал к ним постепенно, научился мыслить по-хозяйски. Что оберегал его всю жизнь, так то понятно, какой же отец свое дитя не бережет? И тут усмехнулся Олег, младшего тоже вон сберег, только по-другому. Как лучше? Знать бы заранее… Может, надо было бежать с Ингорем подальше от Рюрика, тот в Ново Граде долго сидеть не стал бы, его здесь ничего не держало. А Киев Олег мог и без Рюрика завоевать. Выходит, ему Рюрик ради Ингоря нужен был? Значит, надо было давно сыну признаться, еще когда здесь, в Ново Граде, сидели. Как знать, если б не звал все это время Рюриковым сыном, может, и по-другому слушал бы его речи Ингорь?

Из задумчивости Олега вывел подскочивший Путятич. С этим купцом князь еще в свою бытность в Ново Граде хорошо знался. Давно уже Путятич не ходил за моря сам, но на торге много товаров держал. Он одним из первых понял, что торговать можно и незаморским, а своим, славянским. Понравился этим Олегу, тот ему помог на ноги встать после пожара да возврата помощи не потребовал.

Голос старого купца дрожал радостью:

– Княже… Позволь поглядеть на тебя…

Олег обернулся. Путятич был ростом немал, князь никогда не смотрел на него, как на других, сверху вниз, но и того, и второго время слегка согнуло. Все равно стояли вровень. Седые волосы купца трепал ветер.

– Э-э… поседел…

– А и ты не помолодел, княже, – возразил ему Путятич.

В тот вечер они долго вспоминали былые дни, тех, кто жил в Ново Граде, кто его ставил и поднимал. Рассказывал Путятич про древний Словенеск, что когда-то стоял на Волхове, про славян, которые то приходили сюда, то снова почему-то уходили.

– Как ты мыслишь, княже, долго ли теперь здесь просидим?

Олег твердо ответил:

– Теперь навсегда! Никуда больше Русь отсюда не уйдет!

Слезы выступили на глазах у Путятича, а Олег вдруг озорно блеснул глазами из-под седых бровей:

– Не то мы зря с тобой здесь торжище поднимали?

– Не зря! – засмеялся старый товарищ.

Ночь Олег провел без сна, говорил себе, что устал, пора остановиться, нельзя объять всего земного… И вспоминал, до самых утренних петухов вспоминал.

Жизнь точно делилась на две части – до Руси и с ней. Сейчас первая казалась чужой, а происходившее словно не с ним. Или будто здесь проснулся и жить стал, а до того спал и неясные сны видел. А ведь немало лет рядом с тем же Рюриком прожил, в набеги с ним ходил, даже в той же Ладоге бывал прежде, но не задевало, смотрел на все как завоеватель, думал только о дани, о выгоде. Но он и сейчас о выгоде думает… только как-то по-другому.

Когда все началось? Когда родился Ингорь? Олег заглянул глубоко в свое сердце и вдруг понял, что нет. Давно уже не ради Ингоря старается, а ради всей Руси. А тогда просто испугался, за себя испугался. Он был под Рюриком, а тот силен, и Рольф хотел только одного – чтобы Рюрик скорее ушел в свой Скирингссал, чтобы ему руки не связывал. И все равно не то… вот когда Раголд начал ему про богатые земли славянские рассказывать, вдруг захотелось не просто с них дань брать, а свой порядок навести. Когда по-настоящему себя хозяином в Ново Граде почувствовал, это было еще при Рюрике, уже не смог больше жить без этого ощущения силы и власти, сознания, что делают так, как он распорядится. И не викинги на румах, не рабы на дворе под плетьми надсмотрщиков, а вольные люди, способные постоять за себя с оружием в руках! Сначала было опьяняюще, но этот хмель быстро прошел. Славяне хотя и притихли, почуяв твердую руку, но скоро дали понять, что долго насилие над собой не потерпят. Тогда он решил уйти в Киев, даже не о Киеве думал, просто знал, что в Ново Граде не останется.

Многой кровью далась ему победа! Сначала Аскольдовой, тогда он был еще варягом, хитрым, жестоким. Он и сейчас хитер и с врагами жесток, но тогда враги были всюду, зря он думал, что славяне вот так легко подчинятся чужаку. Олегу тяжело дался Киев, хотя и выглядело все просто. Дружина желала грабить, а он вдруг понял, что если хочет остаться, то должен управлять. Труднее всего оказалось со своими, но боевые соратники подчинились его воле первыми. А ведь они могли вернуться домой, а Олег нет.

Потом были древляне и остальные племена, но князь уже изменился, он видел ужас гибели соплеменников от рук своих же. Странно, это не впервые, многие люди гибли на его глазах, и никогда это не тревожило сердце. Какая разница, соплеменники они или нет? Когда изменились его мысли? Неужели там, на капище у волхвов? Но ведь те ничего не говорили, только советовали внимательно прислушиваться к себе… Значит, это в нем самом родилось понимание, что поднимать меч против врагов – это защита, а против своих – преступление? И это у варяга, привыкшего разить мечом, не задумываясь, кто перед ним?