В. ФАЙНБЕРГ

Москва

В полдень 25 августа 1968 г. несколько человек – Лариса Богораз, Павел Литвинов, Константин Бабицкий, Владимир Дремлюга, Наталья Горбаневская, Виктор Файнберг и Вадим Делоне – вышли на Красную площадь с целью провести мирную демонстрацию протеста против оккупации Чехословакии.

Через несколько секунд после того, как демонстранты развернули свои транспаранты, на них набросились «люди в штатском», вырвали из рук плакаты, осыпали ругательствами. Одному из них – Виктору Файнбергу – выбили зубы. Происшествие продолжалось всего лишь несколько минут. Когда раненого заталкивали в подкатившую голубую «Волгу», он успел выкрикнуть: «Да здравствует Чехословакия!»

Анализируя год спустя это событие, поэтесса Наталья Горбаневская писала в своей книге «Полдень»[67]:

«Виктор Файнберг, 1931 г. рождения, до окончания университета работал слесарем на заводе. В 1968 г. он окончил английское отделение филологического факультета Ленинградского университета, на «отлично» защитил дипломную работу о писателе Сэлинджере, летом 1968 г. работал экскурсоводом во дворце-музее в Павловске.

Из-за травмы головы Виктор когда-то 6 лет был на инвалидности, но на психиатрическом учете не состоял и в психбольницах не бывал. В 1957 г. он попал под следствие: подрался с милиционером, который обозвал его «жидом». Экспертиза признала его вменяемым, и он получил тогда год тюрьмы условно.

У В. Файнберга классическая внешность несчастного еврея, кинуться на него с криком «Бей жидов!» – почти безусловный рефлекс черносотенца. Я почти не видела, как его били, увлеченная своим сражением за флажок, и только в «полтиннике» увидела его, с распухшими, в кровь разбитыми губами, в ладони он держал окровавленные зубы. Потом Татка рассказывала, как его били: по лицу и по голове, и ногами, не меньше шести ударов.

Ему выбили четыре зуба – все резцы верхней челюсти, и, конечно, в этом виде он не годился для суда, на котором следовало доказать, что демонстранты нарушили общественный порядок, а те, кто бил нас, отнимали лозунги, кто пытался провоцировать толпу, – они-то и действовали в согласии с законом и в интересах закона. Все равно подсудимые и некоторые свидетели говорили о том, как били Файнберга, как выбили ему зубы, но слова бледны по сравнению с живым свидетельством, с видом искалеченного человека.

Самый простой путь не выпустить человека на суд – это признать его невменяемым. Я вообще удивляюсь, как они не решились признать невменяемыми всех семерых, объявить демонстрантов «кучкой сумасшедших», – кто же, кроме безумцев, среди кликов всенародного одобрения открыто скажет «нет»? Но видно, установка была такова, чтобы соблюсти некоторую видимость и законности, и гласности. Поэтому и ограничились тем, что невменяемыми признали меня и Виктора. Насколько я знаю, в диагнозе у Виктора значатся «остаточные явления шизофрении», «остаточные явления сотрясения мозга», «базедова болезнь». Это последнее, отнюдь не психиатрическое заболевание – то, чем Виктор действительно болен. В условиях Лефортовской тюрьмы болезнь его обострилась. Одним из оснований диагноза шизофрении в экспертизе указали «бред реформ». Итак, всякое частное несогласие с существующей системой, всякое высказывание о необходимости изменить ее и улучшить – если вас захотят объявить невменяемым, будет истолковано как «бред».

Говорят еще, что в ленинградской больнице лечащие врачи сказали Файнбергу, что у него диагноз «шизоинакомыслие». То ли скучающий врач проявил в разговоре с пациентом свое остроумие, то ли и правда в советской психиатрии существует такой диагноз? Я готова поверить в последнее.

Суд по назначению Виктору Файнбергу принудительных мер медицинского характера состоялся 2 декабря, председательствовал судья Монахов, которого потом мы видели во главе суда над Ирой Белогородской. Суд проходил без Файнберга: хотя по Уголовному кодексу суд «вправе» вызвать его на судебное заседание, суд этим правом не воспользовался. По-моему, и не бывает случая, чтобы «невменяемого» – вернее, того, кого суд должен признать невменяемым, – вызвали в судебное заседание. Может быть, судьи боятся увидеть перед собой не бумажку, а реального – и вдруг здорового? – человека?

Защитник Виктора адвокат С.Л. Ария оспаривал и то, что действия Файнберга подпадают под соответствующие статьи Уголовного кодекса, и то, что состояние здоровья Файнберга и общественная опасность его действий требуют помещения его именно в психиатрическую больницу специального типа: ведь статьи, по которым квалифицировались действия Файнберга – те же самые 1901 и 1903, – не входят в число ни особо опасных, ни тяжких преступлений.

И верно, я знаю случай – в Ленинграде – такого же суда по такой же статье, по 1901, окончившегося тем, что человека признали невменяемым и – в согласии с рекомендацией экспертизы – отдали на попечительство родным и под наблюдение психдиспансера. Разница была только в том, что этот человек согласился с тем, что он действовал (писал «криминальное» письмо в ЦК) в состоянии возбуждения, аффекта, а Виктор, я уверена, отстаивал полную осознанность своего выхода на Красную площадь.

Суд, как и следовало ожидать, полностью повторил выводы экспертизы, признал Файнберга невменяемым и назначил ему принудительное лечение в психиатрической больнице специального типа.

В начале февраля 1969 г. Виктор помещен в Ленинградскую специальную психиатрическую больницу на Арсенальной ул. О его пребывании там известно мало. В конце мая он был переведен из 11-го лечебного отделения, где ему лечили заболевание щитовидной железы, в более тяжелое, 4-е. Санитары – а санитарами в этой больнице заключенные-уголовники – в кровь избили одного пациента. Виктор слышал его крики, а на другой день встретил его окровавленного: разбито лицо, и в крови пижама. Виктор начал писать жалобу на санитара, и его тут же, не дав дописать, перевели в другое отделение, причем жалоба «пропала». Взволнованным родителям Виктора сказали, что он ни в чем не виноват, и обещали вернуть его в лечебное отделение.

С 1 июня над Виктором назначена опека отца. Может быть, это сможет ускорить его выход. Но вот уже комиссия, которая была в июне, не выписала Виктора из больницы. Следующая комиссия – через полгода, т. е. в декабре.

Жена писала Виктору в письме, что ему надо скорее выйти из больницы, чтобы обрести покой, которого там нет, и только тогда улучшится его здоровье, – это письмо до Виктора не дошло.

Пятнадцатилетнего сына не пускают к Виктору на свидания как несовершеннолетнего (и в лагерь, и в тюрьму детей пускают на свидания). Виктора ограничивают в получении денег, так как он тратит их на выписку газет и журналов.

Чтобы читатель мог себе представить, в каких условиях находится Виктор, я привожу два документа о принудительном лечении в спецпсихбольницах. Первый – это отрывок из периодического издания «Год прав человека в Советском Союзе продолжается. Хроника текущих событий», выпуск 3 (8). Второй написан Петром Григорьевичем Григоренко незадолго до его ареста[68].