— О отец… — прошептала Камилла, умоляюще складывая руки.

— Пусть время само рассудит, госпожа Пелюш, — заметил Мадлен. — Благоразумный человек никогда не связывает себя обязательствами ни за, ни против, если речь идет о будущем. А сейчас, — продолжил он, — мне надо сделать кое-какие покупки, не ждите меня раньше ужина.

Затем, обращаясь к г-ну Пелюшу, он спросил:

— Станция наемных кабриолетов по-прежнему находится в арке ворот на улице Сент-Оноре?

— Прекрасно! — пробормотал Пелюш. — Он собирается взять наемный кабриолет, когда вполне можно довольствоваться экипажем за двадцать пять су, и это разорившийся человек!

— Во-первых, дорогой мой Пелюш, разорен Анри, а вовсе не я. Я вернул себе двадцать тысяч франков, которые мне были должны и на которые я уже не рассчитывал; ты видишь, что мое состояние, напротив, увеличилось на треть. Кроме того, в наемном кабриолете я сделаю все свои покупки за один день, в то время как в экипаже за двадцать пять су на это потребовалось бы три дня: как видишь — твои расчеты неудачны. И наконец, мой дорогой Пелюш, — добавил Мадлен, взяв в кармане пригоршню золота, — даю тебе слово, что, как я приехал в Париж с моими деньгами, так и вернусь домой с ними же, поскольку, вероятно, не потрачу того, что взял с собой.

И, сказав это, Мадлен раскрыл под самым носом у г-на Пелюша ладонь, на которой лежало пятнадцать или восемнадцать сотен франков наполеондорами и луидорами.

Странное дело! Какими бы богатыми ни были люди, работающие с бумагами, даже если через их руки проходит в день простых векселей на сто тысяч франков, вид золота всегда производит на них впечатление.

Господин Пелюш склонился перед золотом Мадлена и замолчал.

Однако, когда Мадлен вышел, он, повернувшись к г-же Пелюш, сделал головой и плечами движение, как бы говорившее: «Ты видишь!»

— Разумеется, — поняв мужа, ответила Атенаис. — Он проматывает свой капитал, а когда он его промотает, то прибежит к вам за помощью.

— О сударыня! — пробормотала Камилла. — Мне думается, мой крестный слишком горд, чтобы просить милостыню у кого-либо.

— Сударыня, — в свою очередь заявил г-н Пелюш, — я не знаю, проматывает ли мой друг Мадлен свой капитал или свои доходы, но одно я знаю точно: если бы не он, то вы, весьма вероятно, лишились бы супруга, а Камилла — отца. Он спас мне жизнь, и в этот день я сказал ему: «Мадлен, касса „Королевы цветов“ отныне твоя касса». И если он пожелает взять оттуда разумную, понятное дело, сумму, то под расписку он ее получит.

— О отец, мой добрый отец! — вскричала Камилла.

В то время как семья Пелюш вела этот спор, предметом которого он являлся, Мадлен отправился на улицу Сент-Оноре, где взял напрокат кабриолет за почасовую оплату, несмотря на совет своего друга Анатоля по поводу бережливости.

Сначала он велел отвезти себя к ратуше. Здание ее как раз в это время почти полностью перестраивали, ремонтируя сразу три стены из четырех.

Он остановил кабриолет около ограды и вышел.

Множество рабочих обтесывали камень. Мадлен подошел к ним и убедился, что это был тот самый камень, который называли «королевский известняк»; однако этот материал, находившийся перед его глазами, был с менее плотным зерном, чем его собственный, а следовательно, и менее красивым. Мадлен завязал разговор с человеком, руководившим работами, и ему не составило труда выдать себя за государственного служащего. Поскольку его выдумка сработала, Мадлен без особых хлопот оказался по другую сторону ограждения.

Там он нашел архитектора.

Это был славный малый по имени Лезюер.

Мадлен отрекомендовался Лезюеру как человек, способный поставить ему королевский известняк лучшего качества и по более дешевой цене, чем тот, который архитектор использовал в данное время.

Архитектор с сомнением покачал головой.

— Сколько вы платите за ваш камень? — спросил Мадлен.

— Сорок пять франков за кубометр, с доставкой в Париж, — ответил архитектор.

— А если вам предложат более красивый камень, чем этот, по сорок три франка?

— Это составит два франка экономии, а поскольку нам надо еще сто тысяч кубометров, то мы выиграем на этом двести тысяч франков.

— Я повторяю вам, — промолвил Мадлен, — что могу поставлять королевский известняк лучшего качества, чем этот, по сорок три франка.

— Предположим, что он действительно окажется более красивым и я приму ваше предложение, сколько кубометров вы сможете поставить?

— Все сто тысяч кубометров, необходимые вам.. Архитектор с удивлением посмотрел на этого человека, одетого, как рабочий, и только что предложившего ему сделку на четыре миллиона триста тысяч франков.

— Сударь, — сказал он Мадлену, — если камень таков, как вы об этом говорите, и если вы в состоянии поставить нам требуемое количество, то торг, считайте, состоялся. Но как мы сможем проверить качество камня?

— Через две недели мои образцы прибудут на канал Сен-Мартен. Однако я хочу иметь гарантии.

— Какие?

— Через две недели, если мой камень по отзывам экспертов, выбранных лично вами, окажется лучше, чем ваш нынешний, то вы заключите со мной контракт.

— Без сомнения.

— Не могли бы мы заключить с вами небольшой договор по этому поводу?

— У меня нет таких полномочий.

— А кто их имеет?

— Господин префект.

— Господин де Рамбюто… что же, я не желал бы ничего лучшего.

— Вам поставят условием заплатить неустойку.

— Мне кажется, что и я имел бы право на подобную неустойку.

— Возможно.

— Хорошо! Я буду в полном распоряжении господина префекта. Я остановился в «Оловянном блюде»; меня зовут Мадлен.

Архитектор вытащил из кармана записную книжку и внес туда адрес Мадлена и его имя.

Мадлен распрощался с архитектором, сел в экипаж и отправился с такими же самыми предложениями в Гербовое управление, Банк, на Восточный, Северный и Лионский вокзалы — три последних здания еще только строились, а в первых велись ремонтные работы.

Везде он предлагал свой камень по более низкой цене, и везде ему обещали дать ответ в конце недели.

Действительно, в конце той же недели у него на руках были предварительные договоры с ратушей — на поставку шестидесяти тысяч кубометров королевского известняка, с Банком и Гербовым управлением — на поставку пятидесяти тысяч кубометров того же самого королевского известняка и, наконец, с тремя вокзалами — на поставку ста восьмидесяти тысяч кубометров мягкого камня.

В общей сложности, если качество камня оказалось бы таким, как он его объявлял, у него было заказов на тринадцать миллионов семьсот тысяч франков.