— Я поверну его лицом, чтобы он встретил десять тысяч лун и все восходы вечности! — негромко сказал он, потащил тяжелую шкуру в пещеру и расстелил на каменном полу.

Поставив свечу на каменную полку, он принялся распаковывать сумку. Вначале достал и отложил в сторону небольшие приношения и церемониальные предметы, которые принес с собой. Потом взял закутанную голову сэра Фрэнсиса и поместил в центре шкуры. Почтительно развернул ее, не проявляя никакого отвращения к запаху гниения, сразу заполнившему пещеру. Собрал все остальные части тела и разложил в природном порядке, привязывая тонкой веревкой из коры, пока не оказалось, что сэр Фрэнсис лежит на боку, поджав ноги к подбородку и обхватив их руками, в позе зародыша в чреве матери. Затем Аболи плотно обернул тело сырой бычьей шкурой, так что виднелось только изуродованное лицо. Шкуру он сложил таким образом, чтобы, высохнув, она превратилась в прочный, словно из железа, саркофаг. Работа была долгой и нелегкой, и, когда фитиль догорел и упал в расплавленный воск, Аболи зажег другую свечу.

Закончив, он достал гребень из черепашьего панциря, еще один подарок Сакины, и расчесал спутанные пряди, все еще державшиеся на черепе. Наконец поднял тело и положил на каменную полку. Повернул лицом к востоку, чтобы покойник смотрел на восход луны и на рассвет.

Долго сидел он под полкой, смотрел на изуродованную голову и мысленно видел ее снова целой. Видел лицо доблестного молодого моряка, который двадцать лет назад спас его от работорговцев.

Наконец он встал и начал собирать принесенные с собой погребальные дары. По одному укладывал их на полку рядом с телом. Крошечная модель корабля, вырезанная его собственными руками. У него не было времени на тонкости, и модель получилась грубой и детской. Однако все три мачты с парусами были на месте, и на корме вырезано название «Леди Эдвина».

— Пусть этот корабль перенесет тебя через темные океаны к земле, где тебя ждет женщина, чье имя он носит, — прошептал Аболи.

Затем рядом с кораблем он положил нож и лук из ветви оливы.

— У меня нет сабли, чтобы вооружить тебя, но пусть это оружие защитит тебя в темных местах.

Далее он поставил чашку с едой и бутылку с водой.

— Пусть никогда не знаешь ты голода и жажды.

Последним на полку лег деревянный крест, который Аболи изготовил сам и украсил зелеными раковинами «морского ушка», белыми резными костями и яркими камешками с речного дна.

— Пусть крест твоего Бога, который вел тебя по жизни, поведет и после смерти, — сказал Аболи и положил крест на пустые глазницы сэра Фрэнсиса.

Он сложил на полу пещеры небольшой костер и зажег его от свечи.

— Пусть этот огонь согревает тебя в темноте твоей долгой ночи.

Потом на своем языке спел похоронную песню и песню путника, отправляющегося в долгое путешествие, негромко хлопая в ладоши, чтобы поддержать ритм и проявить уважение. Когда костер догорел, Аболи встал и направился к выходу из пещеры.

— Прощай, друг мой, — сказал он. — Прощай, мой отец.

Губернатор Ван де Вельде был очень осторожен. Вначале он не разрешал Аболи править своей каретой.

— Это твой каприз, дорогая, — сказал он жене, — и я не стал тебе отказывать. Но ведь это черный дикарь. Что он знает о лошадях?

— На самом деле он очень хорошо правит, гораздо лучше старого Фредрикуса, — рассмеялась Катинка. — И великолепно выглядит в новой ливрее, которую я для него придумала.

— Роскошный темно-бордовый камзол и панталоны будут мне неинтересны, когда он сломает мне шею, — ответил Ван де Вельде, но, несмотря на опасения, наблюдал за тем, как Аболи запрягает шестерку серых.

В первое утро, когда Аболи провез губернатора от резиденции к его кабинету в замке, при виде кареты, проезжающей по площади и приближающейся к воротам замка, среди заключенных поднялся шум. Пленники узнали Аболи, который сидел на высоких козлах и держал рукой в белой перчатке длинный хлыст.

Хэл уже собирался окликнуть его, но вовремя спохватился. Его остановил не удар хлыста Барнарда — Хэл понял: неразумно напоминать тюремщиком, что Аболи — один из них. Голландцы ожидают отношения к Аболи как к черному дикарю, а не к товарищу.

— Никому не окликать Аболи, — прошептал он Дэниелу, работавшему рядом. — Не обращать на него внимания. Передай дальше.

Приказ быстро прошел по рядам работавших на лесах и достиг тех, кто оставался внизу, во дворе. Когда карета въехала во двор и под приветствия солдат и офицеров подкатила к лестнице, никто из заключенных и бровью не повел. Все продолжали возиться с тяжелыми каменными глыбами.

Аболи сидел неподвижно, как статуя, и смотрел прямо перед собой. Его темные глаза даже не глянули на Хэла. Он остановил упряжку у подножия лестницы и спрыгнул, чтобы опустить подножку и помочь губернатору выйти. Как только губернатор поднялся по ступенькам и исчез в своем кабинете, Аболи вернулся на место и снова замер, глядя вперед. Вскоре тюремщики и охранники совсем забыли о нем, занялись своими делами, и в замке все пошло как обычно.

Прошел час. Одна из лошадей подняла голову и заржала. Краем глаза Хэл заметил, что Аболи слегка дергает поводья. Но вот он неторопливо слез и подошел к голове лошади. Взялся за уздечку, погладил лошадь по голове и сказал ей что-то одобрительное. Серая под его прикосновением мгновенно успокоилась, и Аболи опустился на колено и поднял вначале одну ее ногу, потом другую, осматривая копыта в поисках раны.

По-прежнему стоя на одном колене, защищенный телом лошади от взгляда надсмотрщиков, он впервые посмотрел на Хэла. Их взгляды на мгновение встретились. Аболи едва заметно кивнул и разжал кулак, показывая Хэлу в ладони сложенный листок бумаги, потом снова сжал кулак и встал. Прошел вдоль лошадей, осматривая каждую и что-то поправляя в упряжи. Потом отошел к стене, прислонился к ней и наклонился, стряхивая пыль с сапог. Хэл видел, как он сунул листок в щель между камнями. Распрямившись, Аболи вернулся на козлы и стал ждать губернатора. Ван де Вельде никогда не проявлял снисхождения к слугам: ни к людям, ни к животным. Все утро шестерка серых терпеливо стояла у входа, и Аболи время от времени успокаивал лошадей. Незадолго до полудня губернатор вышел из кабинета и позволил отвезти себя в резиденцию на обед.

Когда стемнело и заключенные устало спустились во двор, Хэл споткнулся и, чтобы удержаться на ногах, схватился за стену. Аккуратно сложенный листок лежал в щели, где его оставил Аболи.

В темнице света от факела, укрепленного в скобе на верху лестницы, было достаточно, чтобы Хэл прочел записку, написанную аккуратным почерком, который он не узнал. Несмотря на все усилия отца и уроки самого Хэла, Аболи по-прежнему писал полупонятными каракулями. Эти слова написал кто-то другой. В бумагу был завернут кусочек угля, чтобы Хэл мог написать на обороте листка ответ.

«Капитан достойно похоронен».

Сердце Хэла дрогнуло. «Итак, это Аболи снял изуродованное тело отца с виселицы. Я мог бы знать, что он сделает это для моего отца».