Жужжали камеры, в зале стоял тот странный гул, который слышен уху, но почти неуловим. Президент потомил журналистов, прежде чем снова заговорить:

– Сегодня Боб Хэзлитт намеревался отозвать свою кандидатуру на выдвижение. – Раздался дружный выдох. Пока Чарли Боннер не закончил говорить, никто не мог покинуть помещение, но все готовились броситься вон, едва президент попрощается. – И предстоящий съезд должен был стать торжеством общих убеждений в борьбе с трудностями, за максимальное использование наших возможностей, за лидерство, которое неизбежно принадлежит нам, американцам, но осуществить которое можно лишь совместными усилиями. Теперь это совместное заявление о вере в будущее, увы, не состоится. Но я на неделе намерен выступить за то, на что надеялись мы с Бобом, а пока… – Боннер наконец поднял руку и показал письмо с подписью Хэзлитта, – вот великодушное письмо, написанное Хэзлиттом собственноручно. Мы раздадим ксерокопии всем присутствующим и разошлем по факсу около трех тысяч копий по всей стране, как только закончится наша встреча. Вы убедитесь, что Боб готов был вместе со мной строить новую Америку. Я понимаю, какая это важная новость, понимаю, что вам предстоит много работы. Вас ждут дела в городе, день предстоит долгий и жаркий. Если у кого-то есть вопросы, прошу адресовать их Бобу Макдермотту и его помощникам… потому что меня тоже ждет работа. Спасибо за внимание.

Реакция была бурной.

– Мистер президент, вы со времени трагедии говорили с Шерманом Тейлором?

Президент отрицательно покачал головой, голос его не слышен был уже в трех шагах, потому что он уступил свое место Маку.

– Итак, – заговорил Мак, – могу я чем-то помочь? График, повестка дня, изменения в программе… Да, Барли Клэй?

– Слушайте, Мак… откуда такая уверенность, что кто-нибудь не подсунул в самолет Хэзлитта бомбу?

Другой спрашивал:

– Мак, в ходе этой кампании хоть кто-то может быть уверен в своей безопасности? У вас есть объяснение череде насильственных смертей, сопровождающих кампанию?

Мак улыбнулся морю лиц, вспотевших, красных лиц с разинутыми ртами. Карандаши наготове, камеры стрекочут.

– Ну что с вами делать, люди? Двое соперников за выдвижение от этой партии пришли к согласию, спасающему партию от раскола; мы сошлись на одной кандидатуре, и тут один из двоих гибнет в результате трагического несчастного случая… а у вас на уме одни убийства! Оглянитесь на себя: на кого вы похожи? – Впрочем, он улыбался. Он их знал, и они его знали. – Я бомбу не подкладывал – что я могу ответить на такие вопросы? Мы знаем только то, что сообщили нам ФБР и ФУА.

– Вы хотите сказать, что в самолете Хэзлитта могла быть бомба?

– Я хочу сказать, что нам известно не больше, чем вам. Текущие результаты обнародованы.

Сыпались все новые вопросы. Варево кипело и исходило паром.

Мак беспомощно покачал головой, показывая, что ничего не может разобрать, и быстро догнал свиту президента. Кто-то из помощников остался обсуждать разнообразные проблемы работы репортеров, изменения в программе и бог весть что еще.

Мак пристроился рядом с Дрискиллом.

– Отлично прошло?

– Телевизионщики будут в восторге. Рейтинги улетят выше крыши.

– Всего-то и нужно: выдать им то, чего они жаждут. Триллер!

Дрискилл оказался прав. После взрыва самолета они получили максимум экранного времени. Начиная с этого решающего момента, съезду уделялось больше внимания, чем какому бы то ни было событию в новейшей истории. Но мало того – в одну ночь свершилось чудо.

К середине дня забитые изжарившимися людьми улицы Чикаго и широкий участок «Города съезда» вдруг сплошь покрылись плакатами, предъявляющими народу нового кандидата от Демократической партии. Партия и народ должны в решающий час обратиться…

К Шерману Тейлору.

Генерал морской пехоты. Экс-президент тех же Соединенных Штатов. Обладатель Почетной медали Конгресса… всеми силами стремившийся помочь Бобу Хэзлитту попасть в Белый дом. Теперь он снова готов послужить своей стране на высшем посту. Лицо Тейлора смотрело из-за стекол витрин, и десятитысячная толпа, окружившая центр съездов, уже украсилась значками и бумажными шляпами с его образом, а в торговом центре за двадцать долларов можно было купить красивые, чистой шерсти ковры, с которых смотрел на вас Шерм Тейлор: мрачный лик человека, готового на все за Америку. Цветные портреты великого героя возникли словно по волшебству. Суровое торжественное лицо, флаг, медаль, блестящий морской кортик…

Ближе к вечеру он собрал пресс-конференцию в медиа-центре в пятидесяти ярдах напротив центра съездов. Асфальт расплавился и начинал пузыриться, но репортеры держались. Бригады рабочих укладывали какой-то пластик, помогавший справиться с бедствием. По широкой площади были разбросаны рукотворные оазисы: песчаные островки в тени пальм, с прохладными бамбуковыми хижинами, где раздавали освежающие напитки. Все это как-то сливалось со стоявшими на якоре у берега яхтами и бесконечной ширью озера Мичиган.

Том Боханнон стоял у задней стены, сканируя лица входящих. Он видел, как накапливается и перехлестывает через край нетерпение репортеров в ожидании экс-президента, готового выступить в поддержку самого себя. Шерман Тейлор вступил в зал в сопровождении нескольких человек. На нем был темно-синий костюм в чуть заметную полоску, загорелое лицо застыло, словно высеченное из камня, и глубокие морщины по сторонам рта могли быть проплавлены ацетиленовой горелкой. Толпа газетчиков и телевизионщиков замерла, но он дождался мертвой тишины.

– Я не стану много говорить, леди и джентльмены. Я глубоко опечален смертью моего друга Боба Хэзлитта. Редко встречал я людей, столь полных жизни и сил. Наша страна обеднела. – Он помолчал, сложив ладони на крышке кафедры, взглядом словно приказывая репортерам верить каждому его слову. Слышны были лишь редкие щелчки фотоаппаратов да стрекот камер. – Вы, вероятно, заметили, какую теплую поддержку оказывают мне люди, собравшиеся перед дворцом съездов и на улицах Чикаго. Думается, это доказывает, что американцы – политические животные и отличаются большим упорством. Однако под пестротой флагов и плакатов скрыта скорбь о Бобе Хэзлитте, которого они оплакивают так же, как я. Однако они понимают, что машину политической жизни, запущенную много месяцев назад, когда я прибыл в заснеженные просторы Айовы, чтобы уговорить Боба Хэзлитта предложить себя стране, – эту машину не остановить. Она будет двигаться до конца, каким бы тот ни оказался. Боб Хэзлитт первым признал бы, что партия готова явить миру кандидата от демократов. Мы оплачем Боба Хэзлитта, но это не помешает нам выдвинуть кандидата, способного занять его место. Позвольте мне сказать: сейчас, как и раньше, я не претендую на эту роль. После окончания военной службы я связал свою карьеру с Республиканской партией. Демократом я стал, чтобы выразить свое одобрение кандидатуре Боба Хэзлитта. Мне нечего предложить тем, кто трудился всю ночь, изготавливая плакаты и знамена с моим лицом и именем. Я благодарю их за усилия, но вынужден сказать: я не ваш кандидат. Как говорят наши молодые люди: «Я там был, с меня хватит».