– Да.

Ратна заметила, что он смотрит на ее сына с искренним любопытством и глубокой печалью.

Чтобы не мешать и без того стесненным хозяевам, они с Аруном вышли во двор и сели под высохшим деревом. Обоим хотелось поговорить, особенно Ратне, только сейчас сполна осознавшей, насколько она соскучилась по общению с человеком своего народа.

Прошлой ночью дул сильный ветер, потому пожар и распространился так быстро, но к этому моменту он стих; небо затянули тучи, отчего оно напоминало гигантскую закопченную сковородку. Со дня на день должен был наступить сезон дождей, когда на землю обрушиваются потоки воды и улицы вмиг превращаются в грязные реки.

– Наверное, ты уже поняла, что я потерял Сону, – помолчав, промолвил Арун.

– Как это произошло? – тихо спросила Ратна.

Он стал рассказывать, запинаясь от горьких спазмов и запивая боль тари.

– Я приезжала в Патну, – вставила молодая женщина. – Хотела вас разыскать, потому что нуждалась в поддержке и помощи. Твои соседи рассказали о том, что произошло. Но я не знала, что Соны… больше нет. Я надеялась на лучшее.

Арун тяжело молчал, и тогда Ратна продолжила:

– Я не ожидала встретить тебя на войне. Ты мстишь англичанам?

– Англичанам? Нет. Я случайно познакомился с человеком, собравшим эту армию. Мы вместе сбежали из тюрьмы. Теперь он сводит кровавые счеты с теми, кто держит за горло наш народ. А я… отныне я не знаю, для чего мне жить. Прошлое стерто, будущего нет.

– И все же мне кажется, что война – это не твое.

– Ты права. Во мне никогда не было жажды крови.

– Тогда выбирай покой.

– В одиночестве? Это покой могилы.

– А может, тебе вернуться к своим? У тебя же есть родители, братья и сестры?

– У них давно своя жизнь. И я настолько изменился, что им будет трудно меня принять.

– А Бернем-сахиб? У него ты занимался тем, что тебе нравилось. И там у тебя были друзья, Хема и Чару. По-моему, они прекрасные люди.

– В их присутствии все будет напоминать мне о Соне.

Вздохнув, Ратна дотронулась пальцем до шрама на его щеке.

– Откуда это?

Он усмехнулся.

– Флора. После того как я пытался ее задушить, она решила изуродовать мое лицо. Ее остановила племянница. А по мне, так лучше бы она изрезала мою плоть, чем искромсала сердце!

– Ты хочешь ее наказать?

– Я знаю, что это ничего не даст. К тому же жить иногда гораздо тяжелее, чем быть мертвым. Насколько я понимаю, Флора осталась совсем одна. Рано или поздно она сойдет с ума от такой же безысходности, что и я.

Ратна не стала возражать, однако подумала, что эта женщина – старуха, тогда как Арун еще молод.

По листьям зашуршал дождь. Его звуки напоминали невнятную, но успокаивающую мелодию. Изнуряющую засуху наконец-то сменила небесная благодать.

– Наша жизнь тоже состоит из сезонов, – сказала Ратна. – В моей судьбе было столько как неожиданно хорошего, так и нежданно плохого, что я уже не знаю, на что мне рассчитывать.

– В твоей жизни не было жестокой и безвременной смерти любимого человека! – резко произнес Арун.

– Ты забыл, что я разлучена с дочерью.

– Но она жива!

– Сона тоже жива. Ничто не исчезает навсегда. Мы помним о ней, она присутствует в наших разговорах, снах.

– Но вместе нам больше не быть.

– А если тебе… попытаться найти другую женщину? У тебя еще могли бы быть дети, – осторожно произнесла Ратна, вспомнив, как Арун смотрел на ее сына.

– Нет, – угрюмо ответил он, – мне никто не нужен. Я уже не смогу начать все заново.

Допив тари, Арун вдруг произнес с каким-то новым выражением и неожиданными нотками в голосе:

– Я очень рад, что встретил тебя! Каким-то образом тебе удалось облегчить то, что я чувствую. Послушай, Ратна… – он замялся, – у меня появилась мысль: не уехать ли нам в Варанаси? Я прикипел к этому городу и верю, что он поможет мне исцелиться. Мы бы могли поселиться вместе…

Она смотрела на него с изумлением, и Арун добавил:

– Конечно, как брат и сестра.

– Но это невозможно! Я не могу поехать в Варанаси, я должна дождаться мужа!

– Здесь опасно.

– Разве это имеет значение? Мне все равно.

Он опустил голову.

– Прости. Разумеется, ты не можешь. Это был мимолетный порыв. Завтра я вернусь к Дамару Бхайни. А ты… Я сделаю так, чтобы о тебе позаботились.

– Ты пользуешься доверием этого человека?

– Не знаю. Мы слишком разные. У него есть цель, а у меня… ничего.

Дождь усилился, и они зашли в дом. Арун хотел уехать, но Ратна уговорила его остаться.

Ночью женщина не могла уснуть. Ее снедала тревога, однако она думала не о себе, не о муже, а об Аруне. В его глазах больше не было огня, свойственного человеку, готовому сражаться за свою жизнь. Внутри него что-то оборвалось, рассыпалось, разъехалось по швам.

Ратна подумала, что, если сейчас не уведет его с войны, он неминуемо погибнет, потому что не видит в своей жизни никакого смысла. И она никогда себе этого не простит. Она должна помочь Аруну, ведь он спас жизнь и ей, и ее сыну. А еще когда-то они с Соной взяли ее с собой и благодаря им она вырвалась из обители скорби, вновь обретя будущее.

У Ратны оставалась надежда, хрупкая, как бабочка, и драгоценная, словно священный сосуд. Ведь сама она не единожды теряла и обретала вновь!

Когда утром Арун проснулся, Ратна, пожелавшая помочь приютившим их людям, сидела на корточках перед печью, подкидывая кизяк в огонь, тогда как жена хозяина умело замешивала тесто для лепешек, старшая дочь быстро лущила горох для пакаури[102], а младшая ловко резала лук.

При виде таких трогательно-привычных женских хлопот у Аруна сжалось сердце.

Он понимал, что вчера допустил ошибку. Ратна могла подумать что-то не то, тогда как на самом деле ни она – в качестве сестры, – ни какая-либо другая женщина – стань она его женой – не заменили бы ему Сону.

Иногда в безбрежности небес ему грезился чудесный облик Соны, и тогда Арун думал о временах, когда простое прикосновение к ее теплой, золотистой, как мед, коже порождало молнию в теле. Порой, просыпаясь от мнимого ощущения женской ласки, ласки Соны, он вспоминал ее сдержанность в их первые ночи и то, как она раскрылась потом. Воскрешал в воображении ее улыбку, напоминавшую яркое солнце, внезапно проглянувшее в ненастный день.

– Я поеду, – неловко произнес он, отказываясь от завтрака. – Мне пора к Дамару Бхайни. Несмотря на относительную свободу, все-таки сейчас я – его человек. Возможно, мы с тобой еще увидимся, а может, и нет.