— Хозяин, — выговорила она голосом неожиданно высоким для своего коренастого сложения. И, повернувшись, вдруг окрепшим голосом крикнула на весь барак: — Хозяин!

Зов на разные лады прокатился по всему бараку. Внезапно обиталище пришло в движение. Новые Люди, спешно поднимаясь, собирались к проходу между нарами.

— Шеф? — вполголоса произнес Банни, берясь на всякий случай за винтовку, но сигом, дотянувшись, повернул ее дулом книзу.

— Ничего-ничего. У них это сигнал к построению. Иначе их наказывают, вот они и боятся.

Мы втроем вначале взглянули на Малого, а затем стали смотреть, как Новые Люди, шаркая, постепенно выстраиваются перед своими топчанами. Так как все они двигались, не поднимая голов, часты были столкновения, но ни разу не было слышно, чтобы кто-нибудь гыкнул, вякнул, чертыхнулся или как-то еще выразил неудовольствие. При всяком столкновении люди, коротко мотнув головой, одновременно расходились — как будто каждый из столкнувшихся автоматически брат вину за оплошность на себя — и продолжали пробираться к предписанному для построения пятачку.

Не в силах произнести ни слова, мы словно пристыли к месту, глядя, как с полтысячи этих странных людей формируют тесную единую шеренгу, постепенно втираясь в нее своими сутулыми мускулистыми телами. Один из них — явно старший по возрасту, с проседью в рыжих волосах, занимающий угловой топчан — возгласил:

— Хозяин!

И вся шеренга, повалившись на колени, склонилась головами к полу.

Банни, надвинувшись на Малого, сердито сгреб его за ворот и встряхнул.

— Это что еще за хрень, а? — прорычал он.

— А ну-ка, прикажи им встать, — велел я.

— Встать! — громко сказал сигом. — Сход!

Новые Люди поднялись на ноги, дружно уставясь в пол, — ни дать ни взять отстеганные собаки, понуро ждущие, как с ними поступит владелец. Мне было невыразимо пакостно, стыдно, и разбирал гнев.

— Тебя спрашивают: что здесь такое деется? — повторил вопрос Старший.

— Отпусти Малого, — сказал я Банни, который по-прежнему держал мальчугана за шиворот, отчего тот стоял на цыпочках.

Банни раскрыл ладонь и бесцеремонно выпустил сигома, который для равновесия схватился за его ремень, но был отринут. Взглянув наверх, мальчуган увидел, что на него сурово взирают трое строгих дядь.

— А ну-ка, скажи: кто они? — обратился я за разъяснением. — И почему так себя ведут?

— Им так положено. Они генетически разработаны быть слугами.

— Ты хочешь сказать, рабами, — конкретизировал Банни.

Сигом кивнул.

— Ну да, рабами. С ними провели терапию по удалению генов, отвечающих за агрессивность и уверенность в себе. Цель — создать расу людей, которые покорно делают все, что им приказывают, и… — голос у него дрогнул, но он сдержался и продолжил: — и принимают любое оскорбление. Неважно, бьют ли их до полусмерти, унижают — они всё безропотно сносят. Отто и Альфа называют их Новыми Людьми.

— Я не спрашивал, как их называют. Я спросил, кто это.

— Они, то есть Отто с Альфой и их команда ученых, брали старый ДНК, а затем разрабатывали на его основе новый.

— Так это люди или нет? — снова задал я вопрос. — Кто они такие? Или что?

Прежде чем дать ответ, сигом неуверенно помолчал.

— Это неандертальцы, — сказал он потом.

«Фабрика драконов».

Воскресенье, 29 августа, 16.09.

Остаток времени на Часах вымирания:

67 часов 51 минута (время местное).

— Это что? — спросил берсерк Тонтон, пока Геката вводила ему внутривенно какую-то золотистую жидкость.

— Подарок моего отца, — ответила та, выбрасывая порожний шприц в красную мусорную корзину. — От этого у тебя самочувствие улучшится.

— Я и так себя зашибись чувствую, — прорычал Тонтон.

Даже говоря обычным тоном, он все равно рокотал как гром. За несколько месяцев генная терапия продвинула его на порядок дальше, чем других берсерков. У него четче обозначились надбровные дуги, нос стал более широким и приплюснутым. И по виду он все больше напоминал не какого-нибудь метиса, а матерого самца гориллы. Даже черные волосы на спине Тонтона стали обретать серебристый окрас. Все это настораживало Париса, поскольку генов по окраске волос, а равно и деформации лица они берсеркам не вводили, а признаки все равно так или иначе проступали.

Геката же находила это очаровательным и дико сексуальным.

Кое-какие изменения начинали проявляться и в ее собственных тайных экспериментах. Разумеется, генная терапия, которую Геката применяла на себе, не шла по масштабу ни в какое сравнение с той, что проделывалась над берсерками; да и сводилась она разве что к кошачьим свойствам Panthera gombaszoegensis — европейского ягуара — вида, вымершего полтора миллиона лет назад. С помощью ДНК этой кошки, найденного в болоте на территории Германии, Геката рассчитывала усовершенствовать свою мускулатуру за счет двадцатипроцентного увеличения плотности мышц, а также усилить органы чувств. Обостренности чувственного восприятия, как у кошачьих, достичь ей пока не удавалось, но она уже поняла, что скоро ей придется начать носить окрашенные контактные линзы, чтобы скрыть деформацию зрачков и их цветовое изменение. Плюс к этому у Гекаты становились острее зубы, что в ее планы совершенно не входило. Приходилось смириться с мыслью, что скоро их придется подпиливать, пока же ей ужас как нравилось при случае кусаться и цапаться.

— Ну так… что мне с него, с твоего препарата? — пророкотал Тонтон.

— Ты мой гамадрильчик. — Геката игриво шлепнула его по физиономии. — Хочу, чтоб на заданиях мой мандрил чего попало не мандрил.

Тонтон непонимающе уставился, но тут шутка до него дошла, и они оба прыснули со смеху.

— А и вправду, — вспомнил он. — Кое-кто из ребят у нас и впрямь заходится, свирепеть начинает. Вон тогда, в Сомали… Алонсо с Ширнером прямо-таки в буйство впали. Пришлось их зуботычинами унимать, чтоб человечину не жрали. Совсем сбрендили, сучьи дети.

— Ну, это не их вина, — успокоила Геката. — Есть в терапии и свои трещинки, только мой отец умеет их заглаживать.

— А я у тебя подопытный кролик, что ли?

— Ты? Да.

— Блин!

— Боишься, дур-рила? — игриво промурлыкала Геката.

— Я-то? Да ну. Еще б я боялся, с эдакой-то безбашенной львицей. Да накачивай чем хочешь, лишь бы накаляла меня добела, сама знаешь, каким местом.

Геката шлепнула его снова. Жестче, с коготками.

Тонтон осклабился. Из угла рта пошла кровь, пришлось слизнуть. Но порез получился глубокий — губа шмякнулась о зубы, пустив невзначай струйку крови. Геката нетерпеливо толкнула берсерка на кушетку, забралась на него сверху и, придавив белыми бедрами, эротично слизала кровавую струйку длинным гибким языком.