— Даже ради этого, — ответил Валерий. — Неужели ты действительно сомневаешься?

После долгого мгновения она покачала головой.

— Не сомневаюсь. — Императрица Аликсана продолжила: — Тем не менее в этом случае нам следует подумать о том, чтобы пригласить ее сюда. Если она каким-то образом сумеет уцелеть и выбраться оттуда, ее царское происхождение станет орудием против того, кто узурпирует трон антов — а кто-нибудь это наверняка сделает — когда она уедет.

Тут Валерий улыбнулся, и Криспин — сразу не осознав причины — ощутил дуновение холода, словно погас огонь. Теперь император не выглядел мальчишкой.

— Приглашение уже послано на запад некоторое время назад, дорогая. Я приказал Гезию послать его.

Аликсана замерла, затем качнула головой назад и вперед, выражение ее лица теперь стало несколько странным.

— Мы все глупы, пытаясь угнаться за тобой, не так ли, мой повелитель? И в шутках, и в пари, которые ты любишь. Ты не устал быть умнее всех?

Криспин, ужаснувшийся тому, что он только что услышал, выпалил:

— Она не может приехать! Ее убьют, стоит ей только заикнуться об этом!

— Или позволят уехать на восток, объявят предательницей и используют это как предлог для захвата трона, не проливая королевской крови. Полезно, чтобы держать вас, родиан, в узде, разве нет?

Взгляд Валерия был холодным, далеким, словно он решал какую-то задачу на шахматной доске поздно ночью.

— Интересно, хватит ли ума у знати антов поступить именно так. Я в этом сомневаюсь.

«Но ведь речь идет о реальных жизнях, — подумал Криспин, ужасаясь, — о юной царице, о народе страны, раздираемой войной, опустошенной чумой. О его доме».

— Разве они только части головоломки, мой повелитель? Все те, кто живет в Батиаре, твоя армия, твой собственный народ, который останется не защищенным на востоке, если солдаты уйдут на запад? Что сделает Царь Царей в Бассании, когда увидит, что твои армии покидают границу? — Криспин и сам слышал в своем голосе безрассудный гнев.

Валерий остался невозмутимым. Он задумчиво ответил:

— Ширван и бассаниды получают четыреста сорок золотых солидов в год из нашего казначейства. Ему нужны эти деньги. Его теснят с севера и с юга, и он тоже ведет строительство в Кабадхе. Может быть, я отправлю к нему мозаичника.

— Сироса? — сухо спросила императрица. Валерий слегка улыбнулся.

— Возможно.

— Я подозреваю, что у тебя не будет такого шанса, — сказала Аликсана.

Император несколько мгновений смотрел на нее. Потом снова повернулся к Криспину.

— У меня еще раньше, в тронном зале, возникло впечатление, что у тебя такой же склад ума, как и у меня, когда ты разгадал загадку Скортия. Разве смальта — это не кусочки головоломки, как ты выразился?

Криспин покачал головой.

— Это стекло и камень, а не души смертных, мой повелитель.

— Это правда, — согласился Валерий, — но, с другой стороны, ты не император. Когда правишь, кусочки становятся другими. Скажи спасибо, что твое искусство избавляет тебя от принятия некоторых решений.

Говорили — тихо говорили в течение нескольких лет, — что этот человек организовал убийство Флавия Далейна в тот день, когда его дядя надел на себя пурпурные одежды. В тот момент Криспину легко было в это поверить.

Он взглянул на женщину. Он сознавал, что они вдвоем сегодня ночью играли на нем, как на музыкальном инструменте, но он также почувствовал, что в этом не было злобы. Кажется, здесь присутствовало небрежное веселье и некоторая доля откровенности, которая могла отражать доверие или уважение к наследию Родиаса, а возможно, просто высокомерное безразличие к тому, что он думал и чувствовал.

— Я, — решительно произнесла Аликсана, — собираюсь принять ванну и лечь в постель. По-видимому, наши пари аннулировали друг друга, мой повелитель. Если ты вернешься очень поздно, поговори с Кризомалло или с тем, кто не будет спать, чтобы выяснить мое… состояние. — Она улыбнулась мужу, снова полностью владея собой, и повернулась к Криспину. — Не бойся меня, родианин. Я обязана тебе этим ожерельем и легким развлечением, а когда-нибудь, возможно, получу от тебя еще что-нибудь.

— Дельфинов, госпожа? — спросил он.

Она не ответила. Прошла в открытую внутреннюю дверь, и Кризомалло закрыла ее.

— Допей свое вино, — через секунду сказал император. — У тебя такой вид, будто тебе это необходимо. Потом я покажу тебе чудо света.

«Я уже видел чудо света, — подумал Криспин. — Ее аромат остался в воздухе».

Ему пришло в голову, что он мог бы свободно произнести это вслух, но не сделал этого. Они оба выпили. Карулл рассказал ему где-то по дороге сюда, что в Городе издан указ о том, что ни одна из других женщин не должна пользоваться духами императрицы Аликсаны. «А как насчет мужчин?» — легкомысленно спросил тогда Криспин, чем вызвал гулкий смех солдата. Кажется, это было давно.

Сейчас он так запутался во всех этих сложностях, что даже не мог как следует понять, что происходит. Криспин снова взял свой плащ и последовал за Валерием Вторым Сарантийским прочь из личных покоев императрицы, по коридорам, в которых очень скоро перестал ориентироваться. Они вышли наружу, хотя и не через главный вход, и стражники императора провели их с факелами через темный сад, по каменной дорожке. Вокруг них были разбросаны статуи, которые то надвигались, то удалялись в ветреной темноте под тучами. Криспин слышал шум моря.

Они подошли к стене Императорского квартала, двинулись вдоль нее по дорожке, потом подошли к часовне и вошли в нее.

Там, среди горящих свечей, бодрствовал священник — один из Неспящих, судя по его белой одежде. Он не выказал удивления, увидев императора в такое время ночи. Он упал на колени, а потом — без слов — отстегнул от пояса ключи и повел их к маленькой, темной дверце в задней части, позади алтаря, за золотым солнечным диском.

Дверь открылась в короткий коридор из камня, и Криспин, нагнувшись, чтобы уберечь голову, понял, что они проходят сквозь стену. В конце короткого прохода была еще одна дверь. Священник отпер ее тем же ключом и отступил в сторону.

Солдаты тоже остановились, и поэтому только Криспин проследовал за императором в Святилище божественной мудрости Джада. Стояла глубокая ночь.

Он выпрямился и огляделся. Куда бы он ни посмотрел, горели огни, тысячи огней, хотя это помещение еще не было закончено и освящено. Взгляд его поднялся выше, потом еще выше, он медленно осознал ошеломляющее, необычайное величие купола, который удалось здесь создать. Стоя неподвижно на том месте, где они остановились, Криспин понял, что здесь находится то место, где он мог бы осуществить свое заветное желание, и что именно за этим он приехал в Сарантий.

Он рухнул на пол в маленькой придорожной церкви в Саврадии, лишившись сил перед могуществом бога, образ которого сумели создать наверху, сурового бога, несущего бремя судьи и воина. Здесь он не упал и не почувствовал в себе такого желания. Ему хотелось воспарить, получить дар полета — смертельный подарок Геладикосу от его отца, — чтобы он мог пролететь мимо всех этих пылающих огней и нежно приложить пальцы к огромной, божественной поверхности этого купола.