Приведем следующее характерное место из беседы с Б., относящееся к этому периоду:

Работники РОСТА, художники и поэты, объединившись в «Коллектив поэтов» (всего человек 15), куда входил также и Багрицкий, собирались по вечерам на специально снятой для этого квартире, читали стихи, беседовали. Развлекались одним душевнобольным инженером Бабичевым, который страдал манией величия и считал себя «Председателем Коммуны Земного Шара». Все остальные были членами правления этой коммуны и несли различные функции. Устраивались заседания, на которых обсуждались дела Коммуны. Именно на одном из таких заседаний Багрицкий внес поразительное предложение организовать «Чрезвычайную комиссию по борьбе с бездарностью». Это предложение было принято, и Багрицкий был назначен председателем этой комиссии.

Одно время Багрицкий и лицо, дающее сведения, жили вместе в помещении «Коллектива поэтов»: «Вели ночью, совершенно голые, длиннейшие разговоры на самые разнообразные темы, ели при этом дыню».

Осенью 1920 г. ездил с агитпоездом «ш Интернационал». После приезда Олеши познакомили его с его будущей женой.

Сестра жены Э.Г.[530] описывает следующим образом впечатление от встречи с Э.Г. и его товарищами:

Знает Багрицкого с 1922 г. Впервые встретила Багрицкого в Одессе на улице вместе с Олешей, затем встретилась с ним у него в доме. Производил впечатление бесшабашного человека, с очень веселыми глазами. Высокий, сутулый. Все трое (Катаев, Олеша и Багрицкий) ходили очень «экстравагантно» одетыми, под босяков. От всех троих оставалось впечатление, как будто сводили они счеты с кем-то: «а вот мы такие-то», как бы протестовали против чего-либо. Эта установка откладывала резкий отпечаток на манере вести себя.

Все трое: Багрицкий, Олеша и Катаев – пользовались академическими пайками. В дальнейшем Багрицкие стали жить отдельно. Жили в очень большой нищете. Но это казалось как бы само собой разумеющимся, и никто из друзей и знакомых этому не удивлялся, как будто так и должно было быть. «Это как бы гармонировало с Багрицким». Жена в этом отношении всецело придерживалась того же беззаботного отношения к бытовой обстановке. На первом плане была еда, для нее могли продать любую вещь. Обстановки, по существу, не было никакой, был поломанный стол, пара стульев и вместо кровати охапка сена на полу, ребенок воспитывался без пеленок. Все эти материальные лишения переносились очень легко и беззаботно.

Жили в самых невероятных помещениях. Одно время жили на антресолях, в подвалах. В одном помещении заливало до такой степени, что на полу стояли огромные лужи. Однажды во время дождя всю ночь все втроем (он, жена и ребенок) простояли в дверной нише. Знакомые привыкли к такому образу жизни Багрицких и ничуть не удивлялись. Когда приходили и видели лужи от дождя на полу, кричали: «Эй, перевозчика!»

Приведем для иллюстрации следующее место из беседы с Г.:

Жил ранее в страшной нищете. В Одессе жил в подвале. Перед входом была большая лужа, и единственным украшением входа был манекен портного. Ютился в небольшой комнатушке, соседней с уборной. Сам Багрицкий впоследствии острил, что он познал всю глубину людей, вплоть до их пребывания в уборной, и тем не менее сумел сохранить оптимизм. Когда родился ребенок, то соседка, вошедшая в уборную, услыхала писк и, войдя в комнату Багрицкого, увидела ребенка, лежавшего в грязи; подумала вначале, что это подкидыш…[531]

Сильные лишения, которые испытывала семья Багрицких в описываемый нами период времени, длившийся около 5 лет (с 1921 по 1925 гг.), не мешали интенсивной творческой работе Э.Г. В течение этого времени он пишет ряд крупных произведений, имеющих большое значение для его дальнейшего совершенствования. Большинство написанных им стихотворений печаталось в одесских газетах. Он принимает также все это время очень активное участие в литературной жизни Одессы, поддерживая живое общение с поэтами и писателями и оказывая тем самым большое влияние на направление их литературных интересов. Относительно его творчества в этот период можно отметить, что столь характерное для него сплетение двух линий – романтической и сугубо реалистической с скептически-ироническим оттенком – отчетливо выявлено в течение всего этого отрезка времени.

В 1925 г. Э.Г. переезжает в Москву, вначале один, а затем выписывает к себе семью. В течение 5 лет, до 1930 года, он живет в дачной местности Кунцево под Москвой. Образ жизни вначале мало отличается от того, который был характерен для одесского периода его жизни, материальные лишения и нужда по-прежнему дают сильно себя чувствовать. Тем не менее с течением времени материальное положение начинает постепенно и неуклонно улучшаться. Э.Г. живо и горячо интересуется всеми литературными делами Москвы и, несмотря на то что сам выезжает в Москву очень редко, всегда находится в курсе всего, что происходит в литературном мире, и особенно в поэтическом. Никакой оторванности в его быту не чувствуется, его дом всегда полон людей. Именно в этот период им написано одно из значительных его произведений, доставившее ему широкую известность и поставившее в ряды первых поэтов нашей страны – это «Дума про Опанаса», плод творческой переработки мыслей и чувств, связанных с эпохой гражданской войны. Идея этого произведения зародилась, как указывалось выше, еще в бытность в партизанском отряде. Это свидетельствует о том, каким длительным являлся для него сам процесс художественной переработки. «Думу про Опанаса» можно рассматривать как показатель зрелости, которой достигло мастерство Э.Г. в этот период времени.

В 1930 г. Э.Г. получает квартиру в Москве,[532] где и живет безвыездно до самой смерти. Этот период жизни характеризуется с бытовой стороны уже заметно возросшим благосостоянием, которое продолжает все время улучшаться.

Одновременно окончательно ликвидируются и те черты жизни от «богемы», которые были столь характерны для более раннего периода его жизни. Все более проявляется стремление к устойчивому, твердому и спокойному семейному быту. Характер заметно не меняется на протяжении всего этого отрезка времени. Нужно отметить, что состояние здоровья за это время ухудшается особенно сильно вследствие непрерывного прогрессирующего хода его заболевания бронхиальной астмой, что приводит к все большему затруднению движений и почти приковывает его к постели. Несмотря на это грозное нарастание болезни, его творческая деятельность не только не ослабевает, но показывает все нарастающую кривую, которая была прервана только безвременно наступившей смертью.

В этом, идущем крещендо, ходе развития его творчества ярко сказывается вся сила непрерывного совершенствования, которая была свойственна его мастерству и которую так подчеркивал И.Э. Бабель в своей беседе.[533]