Миссис Бен в своей интересной комедии «Счастливый шанс, или Сделка Олдермена», поставленной в Друри Лейн зимой 1686 года и опубликованной в 1687 году, повествует о ложной магии в главных сценах, где Геймен (Беттертон) тайно приводится подмастерьем Бредвелом (Боумен), переодетым в демона, в дом леди Фулбэнк (миссис Барри). Здесь его принимает Перт, служанка, переодетая в старую ведьму, которая и доставляет Геймена в объятия его возлюбленной. Но весь этот эпизод обыгрывается как фарс и представляет, по сути, сложный маскарад с переодеваниями для поддержания интриги пьесы [615].

Шедвелл достаточно серьезно подошел к ведовству в 1681 году, и, несмотря на сдержанное отречение в обращении «К читателю», предшествующем «Ланкаширским ведьмам», мне кажется, он осознавал всю серьезность того, что в конечном итоге лежит за всеми этими многочисленными фарсами о колдовстве, несмотря на ту гротескность, которой отличаются формулы и заклинания, произносимые его собственными ведьмами и магами. За колдовство все еще полагалась смертная казнь, когда пятнадцать лет спустя Конгрейв легко высмеял представления о ведьмах при дворе. Форсайт («Любовь за любовь»), «неграмотный пожилой мужчина, сварливый и амбициозный, суеверный и претендующий на познания в области астрологии, хиромантии, физиогномики, толкования разнообразных знаков и снов», привык вести дружеские беседы с няней своей юной дочери. Как раз в это время Анжелика, его племянница приезжает с просьбой одолжить его экипаж, поскольку ее собственный сломался. Он ей отказывает и хочет заставить остаться дома, напевая себе под нос старую простонародную песенку о том, что не будет добра в том доме, женщины которого разъезжают, где хотят. Леди насмехается над ним, попрекает его ревностью его молодой жены: «Дядюшка, боюсь, что ты не хозяин в собственном доме. Ха-ха-ха!» Он настойчиво утверждает обратное, и она добавляет: «Могу поклясться, что по ночам вы занимаетесь незаконными делами; да, вы и старая нянюшка… Я видела вас вместе через замочную скважину как-то ночью, как вы подобно Саулу и аэндорской волшебнице колдовали с ситом и прокалывали себе пальцы для того, чтобы писать кровью имена невинных слуг на маленькой терке-щелкунчике для мускатных орехов, которую потом она забыла в чашке для вина с яйцами и сахаром». «Ах ты, потаскушка, василиск», – восклицает вышедший из себя от ярости дядюшка. Анжелика продолжает издеваться над ним и дальше, еще более изощренно, обвиняет его и няню в том, что они вскормили фамилиара, «юного демона в обличии полосатого кота», и с последними оскорблениями на устах она отъезжает в полном восторге на портшезе.

Возвращаясь во времена более ранние, когда вряд ли было возможно, и уж точно крайне неразумно, столь весело относиться к ведовству, я хотел бы привести названия двух пьес, которые, сохранись они до нашего времени, определенно были бы очень интересны в данном контексте. К несчастью, нам известны лишь их имена: «Ведьма из Айслингтона», поставленная в 1597 году, и «The Witch Traveller» (Ведьма-путешественница? Путешествие в поисках ведьм?), разрешенная к постановке в 1623 году.

В добавление к «Маскараду королев», как было уже отмечено, эта пьеса послужила в известной степени моделью для Шедвелла, писавшего свои энциклопедические заметки о магии; Бен Джонсон в своей прелестной пасторали «Печальный пастух» представляет зрителям шотландскую ведьму Мадлен. Персонаж этот сотворен энергичными мазками; реализм соединяется с романтикой.

Во время сцены ссоры, которой начинается «Алхимик», Фэйс угрожает Сабтлу:

Простак Дэппер выпрашивает у Сабтла фамилиара, о чем зритель узнает из рассказа Фэйса (I, 2):

И позже, для того чтобы совсем его запутать, Дол Коммон предстает перед ним как «королева фэйри». Королева эльфов из Эльфхейма, упоминавшаяся в материалах шотландских ведьмовских процессов, судя по всему, в точности соответствует французской королеве шабаша. В 1670 году Джоан Вейр признавалась, «что когда она работала в школе в Далкейте, высокая женщина пришла в ее дом, когда там были дети; и как показалось подательнице сего заявления, у той за спиной стоял ребенок и еще двое были по бокам от нее, и эта женщина захотела, чтобы подательница заявления наняла ее с тем, чтобы говорить перед королевой фэйри, и сражалась бы на ее стороне с этой королевой (как сама она сказала)» [616].

Бомонт и Флетчер дают нам всего несколько отсылок на ведовство в своих многочисленных драмах. Можно вспомнить демона женского пола Люциферу в пьесе «Пророчица», но весь эпизод с ее участием носит, по сути, комический характер. Дельфия, скорее, пророчица из классических произведений античности и очень удалена от персонажей вроде Сойер, Демдайк или Дикинсон. Сульпация в «Деревенском обычае» носит магический наряд и по просьбе Ипполиты чуть не сводит своими заклинаниями Зенокию в могилу, но все же она скорее сводня, чем ведьма. Петр Веккио в «Шансах», «известный маг», такой же продувной и хитрый персонаж, как фигляр Форобоско, мелкий жулик, которого посылают на каторгу в конце «Прекрасной трактирщицы»; или один из героев Ширли доктор Шаркино [617], с которым глупые слуги советуются о пропаже серебряных ложек и салфеток; или Альбумазар Томкиса; или, наконец, сам Сабтл Джонсона. [618]

В «Софонисбе» Марстона (изд. 1606) появляется Эрихто, заимствованная из Лукана. Монах из пьесы Чапмена «Bassy d’Ambois» (1607) облачается в магическое одеяние и после звучного песнопения на латыни вызывает духов Бегемота и Картофилакса в присутствии Басси и Тамиры.

Значительно более интересной представляется драма Ширли «Св. Патрик в Ирландии», поставленная в Дублине в сезоне 1639 – 1640 годов. Тема ее – обращение Ирландии в христианство св. Патриком и противостояние его друидам во главе с их руководителем Архимагом. Личность св. Патрика воссоздается тонко, персонажу присущи спиритуальные добродетели, и образ его исполнен тихой красоты. Что касается друидов, то и они в своей колдовской мощи весьма впечатляют. Эту волнующую драму следует расценивать как одно из самых впечатляющих достижений театра Ширли. Нам демонстрируются многочисленные попытки отнять жизнь у св. Патрика: в чаше с вином, поднесенной ему, подмешан яд, святой пьет ее без всякого ущерба; Милко, высокопоставленный чиновник, чьим слугой некогда был св. Патрик, запирает его с друзьями в доме и затем поджигает его. Христиане неповрежденными выходят из пламени, которое пожирает самого поджигателя. В последней сцене, когда св. Патрик засыпает, Архимаг призывает великое множество страшных змеев, дабы они пожрали его, но апостол Ирландии пробуждается и изгоняет всех ядовитых гадов с острова, в то время как земля разверзается и поглощает колдуна живьем. Особенно впечатляет сцена появления св. Патрика на острове, когда король с двумя сыновьями, друидами и благородными людьми совещаются у врат храма и вдруг неожиданно видят торжественную процессию, продвигающуюся сквозь лес, зрят сияющие кресты, шелковые знамена, горящие свечи, чуют запах фимиама, а до ушей их долетают слова сладкозвучного гимна: