На булыжниках, неуклюже раскинув в стороны руки и ноги, лежал какой-то мужчина, рядом на коленях стояла женщина. Она посмотрела на Ваймса полными слез глазами и что-то сказала по-убервальдски. Он смог лишь кивнуть в ответ.

Вольфганг спрыгнул с памятника Бездарному Ваятелю, приземлился в нескольких ярдах от Ваймса и усмехнулся.

– А, Господин Цивилизованный! Хочешь еще поиграть?

– Ты видишь значок, который я держу в руке?

– Слишком маленький!

– Но ты видишь его?

– Да, я вижу твой маленький значок! – Расслабленно болтая руками, Вольфганг начал прыгать из стороны в сторону.

– И я вооружен. Ты слышал? Я сказал, что вооружен.

– Этим-то жалким арбалетом?

– Но ты слышал, как я только что предупредил тебя, что вооружен, верно? – уточнил Ваймс, поворачиваясь, чтобы все время находиться лицом к вервольфу.

Он пару раз пыхнул сигарой, раскуривая ее получше.

– Да! И это ты называешь цивилизованным?

Ваймс усмехнулся.

– Да. Это наш образ жизни.

– Мой лучше!

– В общем, ты арестован, – заключил Ваймс. – Пошли, и не вздумай сопротивляться. Мы тебя надежно свяжем и передадим в руки того, что тут сходит за правосудие. Понимаю, звучит смешно, но будем обходиться тем, что есть.

– Ха! Опять твое анк-морпоркское чувство юмора!

– Ага, и я уже вот-вот спущу штаны, чтобы показать тебе задницу. Итак, ты оказываешь сопротивление при аресте?

– К чему все эти глупые вопросы? – Вольфганг уже пританцовывал от нетерпения.

– Ты оказываешь сопротивление при аресте?

– Да, конечно! О да! Удачная шутка!

– В таком случае посмеемся вместе.

Ваймс отбросил арбалет в сторону и одним движением выхватил из-под плаща трубку. Она была сделана из картона, и из одного ее конца торчал красный конус.

– Это ж какой-то дурацкий фейерверк! – закричал Вольфганг и бросился на Ваймса.

– Сейчас увидим… – пробормотал Ваймс. Он даже не попытался прицелиться. Эти штуки никогда не славились ни своей точностью, ни своей скоростью. Ваймс просто вынул изо рта сигару, прищурившись, глянул на стремительно приближающегося Вольфганга и сунул ее в запальное отверстие.

Заряд вспыхнул, трубка дернулась, и ракета медленно, как-то лениво, закладывая большую дымную дугу, устремилась вперед. Самое глупое оружие на свете – после карамельного копья, разумеется.

Вольфганг с усмешкой плясал под ракетой, а когда она пролетала над ним всего в нескольких футах, грациозно подпрыгнул и поймал ее зубами.

А потом ракета взорвалась.

Ракеты были устроены так, чтобы их вспышка была видна с расстояния двадцати миль. И Ваймс увидел ее даже сквозь плотно сжатые веки.

Когда тело, катящееся по булыжникам, остановилось, Ваймс окинул взглядом площадь. На него из карет смотрели люди. Толпа молчала.

Он мог бы многое сказать. Уместно было бы крикнуть: «Вот так тебе, сукин сын!» А еще: «Добро пожаловать в цивилизацию!» Или: «Ну что, вкусно?» И в конце концов просто: «Фас!»

Но Ваймс ничего такого не сказал. Ведь тогда он признался бы себе, что совершил… убийство.

Ваймс отвернулся, швырнул через плечо пустую трубку фейерверка и небрежно промолвил:

– Ну вот и все.

В такие моменты он особо жалел, что бросил пить.

Тантони смотрел на него.

– Лучше молчи, – предупредил Ваймс, не замедляя шага. – Иначе можешь сказать лишнее.

– Я думал, эти штуки летают гораздо быстрее.

– Я немножко подправил заряд, – пояснил Ваймс, подбрасывая и ловя перочинный нож Детрита. – Не хотел, чтобы кто-нибудь пострадал.

– Я слышал, как вы предупредили его о том, что вооружены. Я слышал, как он дважды отказался сдаться. Я все слышал. Я слышал все, что, по вашему мнению, должен был услышать.

– Да.

– Конечно, он мог не знать, что есть такой закон.

– Правда? А я не знал, что законы этой страны разрешают гонять по полям и лесам какого-нибудь бедолагу, измываться над ним. Можно даже лишить его жизни… Только мое незнание никого не остановило. – Ваймс покачал головой. – И не смотри на меня таким обиженным взглядом. Да, теперь ты можешь сказать, что я поступил неправильно. Можешь заявить, что я должен был действовать иначе. Такие слова легко говорить после. Может, я и сам в будущем не раз их произнесу.

«К примеру, посреди ночи, – добавил он про себя. – Буду повторять всякий раз, когда проснусь, увидев в кошмарном сне эти безумные глаза».

– Но ты не меньше меня хотел его остановить. Да, да, хотел. Но не мог, потому что у тебя не было средств. А у меня были, и я смог. И сейчас ты можешь позволить себе роскошь судить меня только потому, что до сих пор жив. Вот тебе твоя истина, в красивой такой упаковочке. Наслаждайся.

Толпа расступалась перед Ваймсом. Он слышал, как люди настороженно перешептывались.

– С другой стороны, – сдержанно произнес Тантони, словно бы не слышал всего сказанного, – вы выстрелили из этой штуки, как бы предупреждая его…

– Что?

– Совершенно очевидный факт. Вы никак не могли предположить, что он инстинктивно попытается поймать… взрывчатку, – продолжал Тантони, как будто проговаривал вслух некую будущую речь. – Человек, приехавший из большого города, не мог знать о том, что вервольфам присущи некоторые собачьи повадки.

Ваймс долго смотрел ему в глаза, а потом похлопал по плечу.

– Ты абсолютно прав, парень.

Он двинулся дальше, но очень скоро вынужден был остановиться, когда прямо перед ним затормозила карета. Совершенно бесшумно, ни тебе звона сбруи, ни ударов копытами по булыжникам – Ваймс даже отпрыгнул в сторону.

Лошади были черными с черными султанами на головах, а карета на самом деле была катафалком с традиционными длинными окнами из черного дымчатого стекла. Кучер на катафалке отсутствовал как класс, а вожжи были небрежно завязаны на бронзовом поручне.

Дверь распахнулась. Из кареты выглянула закрытая вуалью голова.

– Ваше превосходительство? Позвольте подвьести вас до посольства. Вы выглядьите таким уставшим.

– Нет уж, спасибо, – мрачно ответил Ваймс.

– Приношу извьинения за излишнюю мрачность, – сказала леди Марголотта. – Но, думаю, в светье некоторых последних событий мой выбор вполнье оправдан…

Ваймс вскочил на подножку и буквально ворвался в катафалк.

– Сейчас ты все мне расскажешь! – закричал он, потрясая пальцем у нее перед носом. – Как ему удалось взобраться вверх по водопаду? Насчет этого паскудника я готов поверить во что угодно, но даже он не был способен на такое!