В области творилось черт знает что. Были сняты все более-менее значимые руководители: губернатор, лишенный парламентской неприкосновенности, его замы и помощники; мэр руководство УВД и многие милицейские чины на периферии и так далее и тому подобное — несть числа кадровым сдвигам. Чипок (Чрезвычайное положение — жарг.) в области объявлять не стали — чтобы не будоражить зарубежное общественное мнение, — но все остальные составляющие президентского правления присутствовали в полном объеме: в присутственных местах работали прибывшие из центра комиссии, производящие тотальную ревизию, они же пока что временно руководили жизнедеятельностью наиболее важных органов управления и производства.

На следующий день из Москвы в помощь ранее прибывшим прилетел двумя спецрейсами чуть ли не целый батальон товарищей из МВД и Генпрокуратуры. Всех сановников брали под стражу и депортировали в соседнюю область — там был специальный следственный изолятор для сотрудников правоохранительных органов и правительственных деятелей, — поскольку в нашем изоляторе сохранять конфиденциальность следствия не представлялось возможным. Доступ прессы в область был очень жестко ограничен. Тем не мене наши журналисты резвились вовсю: реализуя народную мудрость «на чужой роток не накинешь платок», они с утра до вечера пичкали своих коллег из центральных СМИ самой невероятной информацией о событиях в области, и во всех выпусках теленовостей «Новотопчинскому феномену» отводился солидный блок эфирного времени.

Забавно было наблюдать падение незыблемого принципа «мафия бессмертна» и сознавать, что именно ты являешься ключом к запуску всей этой неописуемой катавасии.

Свои заморочки с кировской братвой, братвой центральной и азербайджанской общиной я, воодушевленный всеобщим подъемом разоблачительно-деструктивного процесса, ничтоже сумняшеся пытался решить при помощи праоохранительных органов; казалось мне, что сейчас все возможно: стоит только крикнуть «фас», и мои новоявленные покровители моментально повяжут всех подряд и депортируют за границу области поголовно всю азербайджанскую общину. Я настолько поверил в осуществимость своих замыслов, что впал в прострацию, когда Сухов при очередном свидании разбил мои глобальные надежды… Накануне я получил от Петровича досье на некоторых представителей городского криминалитета, изучив которое пришел в полный восторг. Прозорливый Петрович не ограничился информацией только о центральной братве: в досье присутствовали исчерпывающие сведения о жизнедеятельности азербайджанской общины и Кировской бригады. Я, как последний идиот, припер это досье Сухову и бабахнул его на стол.

Сухов с огромным интересом пролистал объемную папку, запер ее в сейф и проникновенно сказал:

— Спасибо, Эммануил! Спасибо… Вот подарок! Это же какие великолепные оперативные данные! Да-а-а-а…

на вопрос, когда же прокуратура начнет раскручивать эти данные, Андрей Иванович подозрительно легкомысленно ответил:

— Ну, как-нибудь займемся — вот представится удобный случай…

— То есть как это «как-нибудь»?! — насторожился я. — Это надо раскручивать немедленно! Не видите перспектив? Ведь можно одним махом покончить со всем криминалитетом города!

Сухов заметно поскучнел:

— Это ведь непроверенные оперативные данные, юноша… Таких папок в подвалах прокуратуры — тонны. Преступника надо поймать за руку, с поличным. Да доказать, что он виноват, и довести дело до суда. Кто сейчас этим будет заниматься?

— И что же — совсем ничего нельзя сделать? — горько вопросил я. — В городе работает целый полк следователей, а… а криминальные общины спокойно сидят и ждут, когда все это закончится? Чтобы взяться потом за прежние дела с новой силой? Вот это вы устроили тут…

— Да ничего мы не устраивали! — недовольно поморщился Сухов. — Это обычный порядок вещей в нашем обществе — пора бы уже привыкнуть… Ну хочешь, пойди к этим ребятишкам и попроси: «Братва! Постреляйте друг в друга!» — Сухов тонко улыбнулся и блудливо подмигнул мне — я аж передернулся от негодования!

— Покровители их повязаны, отмазывать некому. Только это из области фантастики: бандитских войн в нашей губернии уже давненько не было.

— Отдайте досье, — тихо сказал я, протягивая руку. — Оно вам не пригодится.

— Не понял! — удивился Сухов.

— У вас тут есть кнопка экстренного вызова охраны? — деловито осведомился я, решив переменить тактику. — На случай внезапного нападения?

— Нет, нету, — озабоченно сказал Сухов и два раза нервно хлопнул ресницами. — А что — у тебя есть данные о готовящемся нападении? Кто?

— Я, — скромно сообщил я, вставая и медленно обходя стол. — И прямо сейчас.

— Я… Ты это мне брось! — нервно воскликнул Сухов, вжимаясь в кресло. — Ты мне брось! Я тебя из такого дерьма вытащил! А ты?

— А я сейчас буду вас бить, — пообещал я, приближаясь к креслу прокурора. — Вы мной попользовались, а теперь не желаете до конца заниматься моими проблемами… Что ж — я сам займусь этим делом… Отдайте папку!

— Да на, на — забери! — досадливо пробормотал Сухов, отпирая сейф и опасливо косясь на мои руки. Он швырнул папку на стол — я взял ее и отправился к двери.

— Ни хрена у тебя из этого не выйдет! — бросил мне в спину Сухов. — Тоже мне — Пинкертон новоделанный… Тьфу!

— А это мы посмотрим, — молвил я, открывая дверь. — Вы не переживайте — я вам звякну, если что…

Итак, всеведущий Сухов сказал, что надо попросить братву перестрелять друг друга.

В течение оставшейся части рабочего времени мы со Стасом и Оксаной изучали досье и занимались анализом таких понятий, как предрасположенность к межгрупповым и межличностным конфликтам между членами замкнутых структур криминального характера. В 19.00 к нам подключились Слава и Серега Айдашин. К исходу суток результатом нашего коллективного труда стал тщательно разработанный план, который мы несколько тенденциозно обозвали «Троянский конь».

Объектом нашего внимания стали отношения между бандитской бригадой Октябрьского района и бригадой вокзальной.

Бригада Октябрьского района была самой многочисленной: она насчитывала около семидесяти «быков» и контролировала два рынка, барахолку, пять гостиниц и более десятка солидных кабаков, в том числе и «Тюльпан». Руководил бригадой некто Анджей Стадницкий, этнический поляк по кличке Гога: юморной мужичара лет тридцати пяти, слывший философом и вообще натурой впечатлительной, склонной к излишней сентиментальности. Замечателен этот Гога был тем, что в свите его присутствовали исключительно товарищи с нетипичной антропометрией и разного рода психическими отклонениями.

— Моя кунсткамера! — ласково говаривал, бывало, бригадир Октябрьского, поглаживая по шишковатому квадратному черепу чудовищно мощного коротышку по кличке Ухо.

У всех на памяти был случай, когда один из заезжих «смежников» в пылу шумного застолья зло посмеялся под пьяную руку над ущербностью Уха. «Смежника» более никто не имел счастья лицезреть, а спустя три месяца после его внезапного исчезновения кто-то из братвы под большим секретом сообщил, что, оказывается, злобный смехун отчего-то заделался постоянным пациентом Моздокской проктологической больницы… Этот несчастный олигофрен Ухо уже на первом этапе разработки «Троянского коня» органично вписался в стройную систему наших козней.