коровы плелись, как сонные, и никакие крики, угрозы, даже удары бича на них уже не действовали. Теперь гурты гнали уже не по дорогам, а по обочинам, пропуская разрозненные воинские обозы и санитарные повозки.

А опасность с каждым часом возрастала.

Гурты Шмаи и Данилы спустились в балку, покрытую угольной пылью. Люди расположились на отдых. Хоть кто-то из командиров предупредил старших гуртовщиков, что нужно скорее добираться к переправе, но это от них не зависело. Двигаться дальше не было никаких сил, и они решили дать людям и скоту часок-другой отдохнуть, а там уже без передышки идти к переправе.

Холодный ветер, мокрый, противный, пронизывал насквозь. Шмая, собрав в дороге несколько досок, чурок, щепок, развел костер. Погонщики последовали его примеру, и тут и там загорелись в балке огни.

Шмая сидел у костра, грея озябшие руки. Рядом с ним полулежа сидел Данило Лукач, который ни на минуту не расставался со своим другом. Тут же пристроились Азриель и Шифра. Они молча смотрели на кровельщика, прислушивались к тревожному грохоту войны.

— Ничего не поделаешь, придется, видно, бросать гурты и самим кое-как добираться до переправы, — тихо проговорил Азриель. — Со стадом мы и через два дня не дойдем до реки, а немцы уже наступают нам на пятки…

— Жалко, дядя Азриель… — умоляюще сказала девушка. — Столько лет мы трудились, пока вырастили такое стадо. И они ведь тоже живые существа, коровы наши…

— Я понимаю… Но жизнь человека дороже…

Шмая улыбнулся, поднялся и крепко обнял Шифру.

От неожиданности девушка вздрогнула, отпрянула в сторону и взглянула на него удивленными глазами:

— Что вы делаете? Как вам не стыдно!.. Расскажу жене!..

Он задорно улыбнулся:

— Эх, Шифра, расцеловал бы я тебя, да вот зарос, как медведь, колючий…

— Не говорите глупостей!.. Как вам не стыдно?! — покачала она головой, слегка усмехаясь. — А что ваша жена скажет?..

— Ну-ну, не бойся! Это я пошутил…

— Нашли время для шуток!

Шмая заметил, что девушка вздрогнула, снял с себя куртку и набросил ей на плечи.

Она не обернулась, все еще сердясь на него, достала из золы горячие картофелины, угостила всех и сама принялась с аппетитом есть, обжигая губы, язык, пальцы.

Люди молча ели, на какое-то время позабыв о всех бедах и об опасности, которая их подстерегала.

Высоко в небе гудели вражеские бомбардировщики. Сюда, в балку, все время доносился грохот взрывов. Немцы, видно, били по переправе. Впереди, куда держали путь гурты, горел небольшой городок. Огненные языки поднимались к небу. Дым обволакивал горизонт.

Как же гнать туда гурты? Не лучше ли переждать, чтобы не попасть под бомбы?.. Что с переправой? Разузнать бы, что там теперь творится. Может быть, погнать гурты к другой переправе?..

Давно уже опустел тракт. И бомбардировщики больше не летают. Необычная тишина воцарилась в донецкой степи, и эта тишина угнетала людей. Непривычно было не слышать гула самолетов, грохота орудий. Что же произошло? Что стряслось? Неужели по тракту больше не промчится ни одна машина, ни одна повозка и не у кого будет спросить совета, узнать, почему так все затихло? А может быть…

Шмая встал, расправил плечи и взбежал на косогор. Услышав шум моторов, он посмотрел на небо. Но небо было чистым, никаких бомбардировщиков не видно нигде. Что же это там гудит?

Но скоро все стало ясно. Это был грохот танков. Чьих — наших или чужих?.. Они быстро продвигались вперед по косогорам и глубоким балкам. За танками неслись огромные черные грузовики. Моторы натужно ревели. Послышалась дробь пулеметов. «Фашисты…» — промелькнуло в голове, и Шмая почувствовал, как подкосились у него ноги. Он припал к мокрой земле, всматриваясь в ту сторону, где нарастал шум моторов. Да, прорвались… Вот они едут, как на парад, и никто их не останавливает, никто им не преграждает дорогу. Все погибло… Какая-то непонятная сила прижимала его к земле. Но тут он опомнился: надо бежать, передать товарищам эту страшную весть. И Шмая-разбойник сполз с косогора и что было силы бросился к костру.

Но ему уже не пришлось ничего говорить. Навстречу бежали Шифра, Данило Лукач, Азриель, остальные погонщики. Гурты встревожились, чуя близкую опасность. Заволновались, забегали пастухи, испуганно глядя на дорогу, откуда доносился несмолкаемый гул.

Шифра подбежала к кровельщику, взяла его за рукав и всем своим дрожащим телом, как ребенок, прижалась к нему:

— Фашисты… Немцы… Как же так? Что теперь с нами будет? — плача говорила она. — Может, еще успеем, дядя Шмая?.. Надо бежать…

— Куда ты теперь побежишь, дочка? — угрюмо промолвил Шмая, гладя ее по голове. — Успокойся, милая, не плачь… Они не должны видеть, как мы плачем…

Гурты смешались. Блеяли овцы, ревели коровы, услышав нарастающий гул моторов, видя беспокойство своих погонщиков.

Из глубокой балки уже отчетливо видны были огромные черные грузовики, на которых ровными рядами сидели немцы в шинелях, касках. Они со страхом оглядывали пустынную донецкую степь, пропитанную запахом горелого и полыни. Застрекотали на дороге мотоциклы, на которых сидели автоматчики.

Лукач и Шифра молча смотрели на взволнованного кровельщика, глазами спрашивая его, что делать, куда бежать.

Но что можно было придумать, когда в нескольких десятках метров от балки движется такая сила?..

Шмая не успел вымолвить и слова, как совсем близко послышался шум мотоциклов. Подпрыгивая на ухабах, по раскисшей степи неслись к гуртам два мотоциклиста. Один из них орал, ругался и для острастки дал очередь из автомата.

Они неслись с косогора прямо на людей, будто шли в атаку на целый полк солдат. Мотоциклы свернули к костру. Две ненавистные черные каски, два автомата, два фашистских солдата в мышиного цвета шинелях мчались сюда, с опаской глядя на горстку людей, сбившихся в кучу, как овцы перед грозой.

— Ну, друзья, — тихо сказал Шмая, — сейчас нам будет весело…

Данило Лукач покачал головой, укоризненно бросил:

— Помолчи, разбойник… Не до шуток!.. Кажется, попали мы, как кур во щи. Будем держаться дружно. Один за всех, все за одного…

— Только так, — подтвердил Шмая и, с ненавистью взглянув на приближающихся палачей в черных касках, сделал шаг вперед:

— Сядем. Пусть не думают, гады, что мы перед ними будем стоять навытяжку. И не смотрите в их сторону…

Глава двадцать шестая

ВИЛЬГЕЛЬМ ШИНДЕЛЬ СОВЕРШАЕТ ПОДВИГ

Судя по тому, как обер-ефрейтор Вильгельм Шиндель ехал на мотоцикле, забрызганный с ног до головы липкой грязью, сразу можно было заключить, что он не принадлежит к числу знаменитых мотоциклистов. К тому же и он и его спутник были основательно под градусом, о чем