Снова «хейнкели», «юнкерсы»,

«Рама», «фоке-вулъф» вниз пошёл и «Дорнье»…

Там на небе была Ваша слава,

А Героя звезда на земле.

За десятками сбитых Ваш почерк,

За пятьсот с лишним вылетов — труд.

И сегодня прошу я всех очень.

Пусть Вас «Соколом» чаще зовут!

29 апреля 2008 г.

* * *

Сегодня Вы ещё раз АС…

В родном посёлке подмосковном,

Где каждый житель знает Вас,

А Вы в почёте безусловном.

За девяносто звёздных лет

Завоевали Вы господство

И это новый Ваш ответ

Германским асам —

Вашим крёстным!

Вас помнит в небе Сталинград,

Столица, Крым и Украина…

Вас видел сталинский парад

И помнит каждая машина.

На них Вы приняли Звезду,

Что стала в жизни путеводной

И так прожили жизнь свою,

Которой вправе быть народной.

Ведь в небесах и на земле

Ковали Вы свои победы.

Вы побеждали на войне

И в мире тоже брали небо.

Вы и сегодня в курсе дел,

Живёте людям помогая,

Но девяносто не предел,

А я лишь голову склоняю!

3 мая 2009 г.

1. Считать боевым вылетом для истребителей только такой вылет, при котором истребители имели встречу с воздушным противником и вели с ним воздушный бой, а при выполнении задачи по прикрытию штурмовиков и бомбардировщиков считать боевым вылетом для истребителей только такой вылет, при котором штурмовики и бомбардировщики при выполнении боевой задачи не имели потерь от атак истребителей противника… (ЦАМО, Ф. 4, оп.11, д. 72, лл. 273 — 276).

* * *

Из приказа НКО № 294 от 8 октября 1943 г.

1. Боевым вылетом для истребительной авиации, засчитываемым для награждения, считается каждый полёт, связанный со встречей с воздушным противником, или полёт, протекавший в зоне зенитного огня противника или над боевыми порядками противника… (ЦАМО, Ф. 4, оп. 12, д. 108, лл. 502 — 518).

«Когда общаешься с человеком, который выполнял боевое задание самого Василия Сталина, понимаешь, что этот человек — живая история Второй мировой войны. Общаясь с ним, постепенно чувствуешь, как ты невольно становишься причастным к этой истории. Его хочется слушать, не прерывая вопросами. Борис Варламович Щадронов — фронтовой кинооператор. Он рассказывает о «своей» войне — войне, на которой он не убивал, а дарил бойцам жизнь, увековечивая их своей фронтовой кинокамерой, благодаря чему спустя шестьдесят лет мы можем видеть лица этих солдат и помнить о них всегда.

…Я был прикреплён к 62-й армии и снимал в излучине Дона. Приехал в Сталинград, чтобы перемотать весь отснятый материал в рулоны, написать монтажные листы и отправить плёнку в Москву, в студию кинохроники. Потом я должен был вернуться

обратно. Когда с начальником киногруппы Кузнецовым мы ехали назад, он меня как бы между прочим спросил:

— Слушай, Щадронов, а смог бы ты слетать на бомбёжку и отснять это кино?

Я не придал этому особого значения:

— А почему бы и нет. Если надо — пожалуйста.

И разговор на этом закончился. Мы на машине приехали на Сталинградский аэродром Гумрак. Оказалось, что на нём базируются ночные бомбардировщики «Петляков-2» под командованием Василия Сталина. И вот мы подходим, и Василий Сталин обращается к Кузнецову:

— Да… вот твои здесь… операторы, мать их… бездельники, ни один не слетает на бомбёжку.

А Василий Сталин был заинтересован в том, чтобы отснять своих пилотов в деле и показать отцу, что он не баклуши бьёт, а здесь идёт «настоящая» война. Два кинооператора, которые были прикреплены к части, — Казаков и Кацман — летать не хотели. Они снимали на аэродроме подвязку бомб, взлёт, посадку и прочее. Как раз в это время прошла информация, что прорвалась большая группа немецких танков со стороны Дона и продвигается к северной части Сталинграда. Вся авиация брошена на то, чтобы остановить и разбить эту группировку. Василий Сталин снова обращается к Кузнецову:

— Когда же, наконец, будет лётный оператор? И Кузнецов показывает на меня:

— А вот — Щадронов может полететь. Василий Сталин обращается ко мне:

— Полетишь?

Понимаете, он хоть и сын, но всё равно Сталин! И я ему отвечаю:

— Так точно, полечу.

Собирается авиагруппа — две «девятки» идут на бомбёжку группировки немецких танков. Кузнецов и говорит пилоту:

— Ты уж побереги там моего кинооператора.

— А моя жизнь вам не дорога, что ли? — отвечает тот. — Погибать — так вместе.

Я до этого ни разу на самолёте не летал. Мне показывают, куда влезать:

— Вот, садись вместо стрелка-радиста.

Пристегнули маленький парашют — чтобы хоть как-то спастись, показали, из какого люка можно производить киносъёмку, и лётчик говорит мне:

— Бомбить будем с высоты 2200 метров. Бомбы летят девятнадцать секунд. Как увидишь, бомбы отделились от соседних самолётов, отсчитывай девятнадцать секунд и включай киноаппарат.

Камера у меня была «Айво». В ожидании этого ответственного момента я перезарядил кассету (она вмещала тридцать метров плёнки) и стал ждать. Отснял, как с соседних самолётов отделились бомбы, потом лёг животом на пол самолёта, отсчитываю про себя девятнадцать секунд и включаю камеру. Бомбы, как цветочки, раскрываются, разрывов не слышно — самолёт двухмоторный, всё шумит, дребезжит. Мы отбомбились, возвращаемся. Но тут нам становится «жарко»: оказывается, на группу напали "мессера" и откололи от нашей группы одно звено. Сопровождающие нас истребители вступили с ними в бой. Мы легли на бреющий полёт и вернулись на свой аэродром. Там встречают меня Василий Сталин и Кузнецов:

— Ну как, снял? — спрашивает Сталин.

— Снял.

Тут же налили мне полстакана коньяку и спросили:

— Полетишь ещё?

Я хоть и выпил полстакана, но «ни в одном глазу» — весь на нервах. Отвечаю:

— Полечу.

Перед вторым полётом я догадался подойти к механику и спросить:

— Где находится то кольцо в парашюте, которое надо дёргать?

Он мне показывает на большую штуку, похожую на дверную ручку.

— Вот, дёргать надо здесь. Я ещё ему вопрос задаю:

— Из самолёта выпрыгивать сверху, так же как залезал? Он показывает нижний люк и говорит: