Саше одновременно. (Саша при этом смотрел на циферблат, выразительно выгнув кисть.) «Чай или кофе?» — спросила Ксения Васильевна. «Лично я кофе не уважаю», — отозвался Саша, и Юра мгновенно открыл рот, чтобы объяснить приятелю, что кофе нельзя уважать или не уважать, но Ксения Васильевна, остановив его движением руки, произнесла: «Отлично. Значит, чай», — и Юра был вынужден проглотить свое замечание.

Ксения Васильевна принесла из кухни поднос, на котором помещались блюдо с нарезанным вафельным тортом, три маленькие тарелочки, три чашки с чаем и три розеточки с вишневым вареньем. На чашках, блюде и тарелках были изображены букетики незабудок. Разговор с «Хиго» перешел на Лорку. Лида сказала, что поэт был к тому же замечательным художником. Саша положил на свою тарелку кусок торта и попытался есть его ложечкой. Ксения Васильевна, заметив его оплошность, поставила свою чашку на поднос, взяла кусок торта руками и откусила от него. Саша тут же отложил ложечку. «Художник? — переспросила Ксения Васильевна. — Да, конечно, он и был дружен с художником Сальвадором Дали... Недавно в „Иностранной литературе“ поместили его странную картину, я вам сейчас покажу...» Она взяла лежащий вместе с нотами на крышке рояля журнал, в котором была напечатана картина, изображающая циферблат часов в виде яичницы-глазуньи. «Оригинально, конечно, — сказала Ксения Васильевна, — но вряд ли будет справедливым только так изображать образ времени, которое очень многолико». Она коснулась рукой запястья Саши. «Время — трудноуловимая штука, — согласился Юра, — но воображение художника отталкивается от конкретных вещей». Лида с жалостью подумала о Саше, который, наверное, чувствовал себя не в своей тарелке. «А ты что скажешь, Саша?» — Ксения Васильевна, как хозяйка, должна была включить замолчавшего гостя в обсуждение предмета. «Не представляю, чтобы время можно было жарить на сковородке», — сказал Саша. «Ты прав. Оно употребляется нами в качестве сырого материала», — с юмористическим выражением лица сказала Ксения Васильевна. Лида с гордостью подумала, что Саша в простоте душевной высказался умнее всех. И тут Саша, прокашлявшись, точно горло у него пересохло от смелости или боязни показаться смешным, с кривой усмешкой произнес: «У композитора Генделя есть оратория „Триумф времени и правды“. Там... — Саша поднял палец вверх, — триумф, а здесь, — он ткнул пальцем в журнал, — насмешка какая-то...» Его собеседники переглянулись. Лида знала у Генделя только одно произведение — «Музыку на воде», которое слушала мама, желая, как она выражалась, «набраться барочного здоровья» от этой музыки. «Краснощекая музыка барокко», — говорила она.

В школе на уроках музыки забавный лысый баянист по фамилии Рукосуев обучал младшие классы хоровому пению и устраивал после уроков так называемые музыкальные часы, посещаемые некоторыми учителями и даже кое-кем из пятерки под руководством Марины, обожавшей романс Демона, часто передаваемый по радио. Рукосуев рассчитывал, что популярная классическая музыка постепенно войдет в обиход, он страстно проповедовал музыку вместо того чтобы дать слово ей самой, уж слишком долго длилось его вступительное слово с комментариями к тому или иному произведению, звучащему под иглой проигрывателя. Рукосуев надеялся, что расширяющиеся круги звуковых дорожек будут охватывать все большие слои учащихся и преподавателей и в конечном итоге Первый концерт Чайковского и ре-минорная токката Баха перевоспитают темные массы, орущие на улицах «Расцвела у окошка белоснежная вишня...». Но количество слушателей не увеличивалось; некоторых учащихся на музыкальном часе удерживал не Бах, а суровый учитель физики Георгий Петрович, очень сильный предметник, на благосклонность которого рассчитывали некоторые старшеклассники, мечтающие о хорошем аттестате. Георгий Петрович посещал музыкальные часы из уважения к своему шахматному партнеру Рукосуеву. Оказалось, Саша тоже иногда бывал на вечерах Рукосуева.

Ксения Васильевна первой нарушила затянувшуюся паузу: «А вот я плохо знаю творчество Генделя...» Юра немедленно отозвался: «Ты, мама, забыла, мы слушали с тобой „Мессию“. Тебе еще понравилась там часть под названием „Аллилуйя“». — «Верно, а я и запамятовала», — обращаясь к Саше, сказала Ксения Васильевна. Саша в знак того, что охотно прощает ей эту забывчивость, наклонил голову. «Юра, поиграй нам...» — попросила сына Ксения Васильевна.

Домой Лида возвращалась в сопровождении Юры и Саши. Слишком много впечатлений свалилось на нее за один вечер, огромное количество дробей, которые не сразу приведешь к общему знаменателю. В очертаниях поздней осени была сумятица, невнятность, усиленная туманом и слабым дождиком. Слабый свет фонарей освещал ночь сверху, а снизу ее, как китайские фонарики, озаряла прилипшая к асфальту золотая листва, с которой медленно сходили краски, приникая к застывшим в земле корням растений... И вдруг могучий порыв ветра взметнул широкую волну кленовых, березовых, тополиных листьев, как перелетное беспокойство — стаи грачей, жаворонков и зеленушек; ветер вырвал из рук Юры Лидин зонт, взмывший в туманный воздух. Зонт поплыл вместе с темными листьями, похожими на нотные значки, по течению ветра. «Спорим, зонт упадет за детсадом», — азартно сказал Саша. — «Опустится на крышу», — бодро отозвался Юра. Мальчики замерли на месте, забыв о Лиде. «Спорим, зацепится за провода», — спустя какое-то время произнес Саша. «Нет, прибьется вон к тому балкону», — изменил свое мнение и Юра. И вдруг все успокоилось: развевающиеся на ветру деревья выпрямились, красные соцветия рябин засветились на фоне белых стволов берез, взвихренная в небо листва стала медленно опускаться на землю, не долетев до речки Тьсины. Зонт величественно, как парашют, спланировал на крышу детсадовской беседки. Саша обрадованно стукнул кулаком по ладони. «Ну что я говорил? Угодил в детсад!» — «Ты говорил — за детсадом». Они заспорили. «Может, кто-нибудь принесет мне зонтик?» — напомнила о себе Лида. Мальчики переглянулись и устремились за зонтом. Лида подождала, пока они вернутся к ней с добычей, удивляясь, как быстро ветер ощипал осенние деревья. Только дуплянки чернели на них.

Дома родители засыпали ее вопросами. Удалось ли ей произвести приятное впечатление на Ксению Васильевну? О чем говорили за столом?.. Лида знала, что с предками ухо надо держать востро, в особенности когда они пребывают в состоянии благодушного перемирия, что случалось не так уж часто. Главное в разговоре с родителями — взять высокий темп, как можно больше педали, трели, форшлага. Лида пересказывала их разговоры, не давая возможности дифференцировать речь Ксении Васильевны, Юры и ее собственную, чтобы они не могли судить о степени ее находчивости. Только так с вами и надо разговаривать, не прерывая своих захватывающих воспоминаний о вечере у Старшиных, думала Лида: гнать волну, как Посейдон на Одиссея, не давая возможности перевести дух, говорить, пока не попадают со