– Он что, не заметил, что ты не девочка? – усмехнулся Моржов.

– Я сказала, что меня здесь изнасиловали. Чтобы он сопли распустил.

Изнасиловать Женьку, истеричку и каратистку, было труднее, чем голыми руками оторвать башню у танка.

– Думала, всё по плану. Потом ему Олеську подсунула, ну, мою сеструху двоюродную, ты её однажды видел. Застукала их, разрыдалась, подала на развод. А он, пидор, дал мне пятьдесят тыщ и пообещал, что менты у меня мешок с наркотой найдут, если я в суд пойду его бабло отсуживать.

Женька немного подумала и с горечью сказала:

– Знаешь, кто я? Я злая и деятельная неудачница.

– Ты просто спокойно жить не умеешь, – примирительно сказал Моржов и погладил Женьку по колену.

– Да не хочу я в этом говне жить. – Женька строптиво мотнула головой на окружающий Багдад. – Не хочу этих ублюдков тренировать, не хочу с этими быками спать… Я хочу дом на берегу моря, трёх детей, собаку, аквацикл, чтобы никого вокруг и никакой ёбли, кроме как с мужем.

– Может, этот Петрович тебе всё бы и дал?

– Ну ща… Собак он боится, детей у него от прежних жён уже до хера – больше не надо, денег жалко, дом ему нужен лишь бы рядом с губернаторским, а трахается он раз в месяц, да и сам старый. Мне не такой муж нужен. Нужен молодой, чтоб красивый был, не алиментщик, не ботан и не ебучка налево-направо.

Моржов смотрел на Женьку, у которой преддождевой ветер трепал кудри, и думал, что Багдад – какое-то заколдованное место, где штампуют вот таких девок, вроде Женьки, Алёнушки или Сонечки, – красивых, развратных и наивных до предела.

– Эй вы!… – вдруг закричала Женька. – Ну-ка все выбросили сигареты!…

Трое подростков курили за углом школы. Хмуро поглядывая на Женьку, они зобнули ещё по разику и бросили окурки на газон.

– Спортсмены херовы… – вполголоса добавила Женька.

Спортсменов она ненавидела.

Судя по спортивным достижениям, дополнительное образование города Ковязина достигло небывалых высот. На любых отчётных мероприятиях Манжетов всегда блистал ворохами медалей, кубков и грамот, добытых олимпийцами Багдада. На Багдаде имелось какое-то умопомрачительное количество спортивных секций. Но в четырёх случаях из пяти это были секции каких-либо единоборств: бокса или греко-римской борьбы, ушу или кун-фу, загадочного джиу-джитсу, полузабытого самбо, каратэ и бесконечных «до» – дзюдо, айкидо, таэквондо и кэн-до. (Щёкин говорил, что в Олимпийский реестр надо ввести ещё один вид борьбы – подковёрную борьбу мудо.) На педсоветах в МУДО Каравайский регулярно рвал на себе волосы, что у борцов имеется бесчисленное множество различных соревнований: районные, городские, областные, зональные, российские, международные, подростковые, юношеские, в лёгком весе, в среднем весе, в тяжёлом весе, парные, командные, мужские, женские… Не то что в настольном теннисе. Поэтому настольным теннисистам в количестве призов не переплюнуть борцов никогда. Но дело было ещё и в том, что теннисными ракетками на Багдаде никто не дрался, а вот руками, ногами и палками дрались все.

Взращённые Багдадом, а потом увенчанные лаврами, воспитанники спортсекций имели в жизни два пути. Если они выбирали спорт, то уезжали из Ковязина. Если они выбирали Багдад, то бросали спорт. На Багдаде они или устраивались работать куда-нибудь в охрану, где быстро брюзгли и выходили из авторитета, или выбирали криминал. Здесь они поднимались до незначительных высот и превращались в «дерьминаторов» – быков при каком-нибудь мелкопоместном пахане. Через год-два дерьминаторы отправлялись надолго в зону, садились на стакан или на иглу и таким образом тоже самоликвидировались, освобождая место новым поколениям чемпионов.

Женька стояла у истоков всех дерьминаторских карьер и всех дерьминаторов знала поимённо ещё чуть ли не с тех пор, когда они являлись на тренировки в семейных трусах. Дерьминаторы были молоды и сексуально прожорливы. Трахнуть тренершу (училку) у них считалось признаком невзъебенной крутизны. Обалдевшие от успехов, лавров и криминальных горизонтов, дерьминаторы попадали прямо Женьке в лапы. Пока дерьминаторы были в силе и славе, Женька безжалостно и беспощадно доила их. Потом отпускала – на зону, на стакан или на иглу. В иные времена Женьку содержали сразу по три дерьминатора, а однажды пару месяцев Женька жила даже с девчонкой – призёршей российских соревнований по пауэрлифтингу.

Моржов Женьку не осуждал. Он не был филантропом, а потому считал: всё равно дерьминаторы не годятся ни на что, кроме краткосрочной пользы для Женьки. Моржов даже уважал Женьку за её яростное жизнелюбие, за презрение к себе, за бескомпромиссную борьбу с Багдадом. Женька падала, но вставала, гнулась, но не ломалась. Её оголтелый эгоизм был столь совершенен, что казался ненастоящим. Он даже как-то уравнивался с героизмом – во всяком случае, выглядел героически.

– Ну, а у тебя как дела? – со вздохом спросила Женька. – Чего новенького случилось за год?

– Ничего. – Моржов пожал плечами. – Только вот картинки свои я все продал.

«Картинками» Женька пренебрежительно называла пластины.

– И сколько выручил? – насмешливо спросила Женька.

Моржов сказал.

Женька развернулась на него и побледнела.

– Пиздишь, – хрипло сказала она.

– Нет.

– А чего тогда ты до сих пор здесь?

На деньги Староарбатского аукциона, Галери д’Кольж, капеллы Поццо и Бьянко (а также Петролеум-центра и Нанкин-Бизнес-Сити) Моржов вполне мог купить себе небольшую квартиру в Ковязине. Или очень долго снимать квартиру в областном центре. Или достаточно долго-в Москве.

– Меня и здесь всё устраивает, – ответил Моржов. Его интересовали только девки, а девки – они и в Ковязине девки.

Моржов давно догадался, почему Женька связалась с ним. Хороший он парень или плохой – это её не интересовало, потому что взять с него было нечего. Хотя, наверное, он всё ж таки приглянулся Женьке, когда она увидела его на экскурсии в выставочный зал. Секса Женьке хватало, а любви Моржова к ней не было, да и не требовалось. Но Моржов тогда пребывал совершенно ниже ватерлинии жизни. Жена его выгнала, жилья у него нет, денег тоже, он побитый и грязный, он работает в МУДО и рисует картинки… В общем, душераздирающее зрелище. И на фоне Моржова Женька выглядела весьма успешно, даже когда нагибалась перед дерьминаторами. Своим ничтожеством (и живописными амбициями) Моржов очень выгодно оттенял Женькин сомнительный успех.

Женька смотрела на Моржова и молчала. Кудри её шевелились под ветром, по лицу словно бежали тени дождевых облаков.

– Надо было за тебя замуж выходить, – сказала Женька.

Теперь молчал Моржов.

Женька вдруг густо покраснела. Моржов ведь не сделал ей ничего плохого, а она цинично вдвинула его в один ряд с презренными дерьминаторами для дойки и папиками для отсуживания бабла. Да ещё и карты свои раскрыла так, что Моржов сразу всё понял.