Семеныч отмахнулся.

– Да я не знаю, где он. Битый час жду, скоро сам с собой начну играть. Слушайте, – он пытливо заглянул Лещинскому в глаза. – А может, мы с вами партейку распишем? Пока Отшельника черти где-то носят.

Лещинского обдало жаром. И дело было вовсе не в только что выпитом коньяке.

– А кто с ним оставался? – быстро спросил он.

Семеныч пожал плечами и надул губы.

– Младшая, скорее всего. Вон ее журнал валяется, – профессор указал на книжицу в глянцевой обложке, лежащую на комоде. Это был комикс – «Скуби-Ду на балу». – А сама ускакала, наверное.

– Я же просил – не оставляйте Тарбака без присмотра, – Лещинский сжал кулаки. – Никогда не оставляйте! Даже когда он спит!

Профессор снова пригубил кофе.

– Костик, я не понимаю, почему, собственно, это вас волнует? Никто, будучи в здравом уме, сбегать с Эдема не собирается. Даже Тарбак! Проветрит жабры и вернется, всего-то.

– Да вы не понимаете… – бросил, морщась, словно от зубной боли, Лещинский, а затем метнулся наружу. В спину ему полетел удивленный возглас профессора.

Он спрыгнул с верхней ступени крыльца, побежал по дорожке, ведущей вдоль берега озера. В траве стрекотали парасверчки, распевали песни птицы на все голоса, листва перешептывалась с волнами, было все чинно и мирно. Лещинский принялся озираться: долговязого Тарбака видно не было. Хотя его не так-то уж легко заметить среди стройных стволов деревьев.

Зато попался на глаза Зорро: нген рыбачил, сидя в лодчонке посреди заводи, обрамленной ярко-зелеными водозонтиками. На голове нгена была цветастая панама, на лице – солнцезащитные очки. Телескопическую удочку он положил на борт лодки, а рядом же пристроил босые волосатые лапы. Кажется, рыбак дремал.

– Зорро! – позвал Лещинский. – Зорро, где Отшельник?

Нген встрепенулся, лодка качнулась.

– Отшельникы есть, где фаго-ферма! – прокричал Зорро. – И Младшая с ними была-была!

Ну, кто бы сомневался! Сколько волка ни корми… На фаго-ферму понесло жабророжего. Предупреждал его и при всех, и с глазу на глаз: упаси тебя бог приблизиться к фагам!

Лещинский торопливо махнул рукой.

– Спасибо, дядька! – Он свернул с дорожки и бросился через газон, пугая бабочек и букашек. Но пробежав шагов пять, Лещинский резко остановился и снова повернулся к озеру.

– Зорро, а как там наши декорации? – прокричал он, сложив руки рупором.

– Вечер! – ответил нген, он вытянул удочку, чтобы заменить наживку. – Завтра вечер! Иди-беги: рыбы боится твой шум, понял?

И он побежал. Пугливые розоанемоны захлопывали благоухающие бутоны и выпускали длинные, похожие на швейные иглы шипы. Голубая листва кустарников как будто приклеивалась к одежде и коже, и в зарослях запросто можно было бы увязнуть, будь они чуть гуще. Кристаллокольчики серебристо звенели, роняя из похожих на драгоценные камни цветов душистую пыльцу.

Лещинский пересек парк наискосок и снова вышел на мощенную брусчаткой дорожку. Очередная живая изгородь символизировала условную границу Санатории. Там, дальше, находился холм со смотровой площадкой на вершине.

Оказавшись за изгородью, Лещинский шумно перевел дух. Он увидел Тарбака и Оксанку. Высокий и худой инопланетянин и девочка с Земли стояли рядышком, облокотившись на мраморные перилла, огораживающие смотровую площадку с трех сторон.

«Заговор!» – угрюмо подумал Лещинский и поспешил на холм.

– Друзья мои! – Лещинский развел руки в стороны и пошевелил пальцами, словно хотел потискать обоих. – Сколько можно талдычить, дорогие, к фаго-ферме – ни ногой! – Он остановился, лицо его было пунцовым от жары и гнева. – Засранцы вы! Достали уже! Говоришь-говоришь, а вам что в лоб, что по лбу!

– Уточнение, – пропыхтел Тарбак. – Нет правила, которое запрещало бы кому-либо посещать фаго-ферму. Фаги вызывают у меня восхищение. Я бы изучал их, в Санатории есть оборудование. Это было бы более полезное занятие, чем постановка спектакля по нашим похождениям на других планетах.

– Тарбак, в рыло хочешь? – без обиняков поинтересовался Лещинский.

За инопланетянина вступилась Оксанка.

– В самом деле, дядя Костя! Херувимы не запрещали нам ходить на фаго-ферму!

– Так, Младшая! – Лещинский навел на девочку указательный палец. – Помалкивай, малявка! Херувимы назначили главным меня, а это значит, что я могу устанавливать свои правила!

– Да мы даже не подходили к этой вонючей ферме! – прокричала Оксанка. – Мы просто любовались природой!

Вид со смотровой площадки и в самом деле открывался чарующий. Речная долина Эдема простиралась до горизонта, кривизна которого была отчетливо заметна даже с вершины холма. Красота этих мест не была кричащей и подавляющей, здесь не захватывало дух, как на Воробьевых горах или на скалистом обрыве мыса Фиолент, что возле Севастополя. Речная долина умиротворяла умеренными красками, цветочными запахами и неспешным колыханием растительности в ответ на легкое дыхание ветра. У подножия холма начиналась полоса неглубоких водоемов с чистой проточной водой и поросших кувшинками бледно-сиреневого, бледно-желтого и бледно-розового цветов. Кувшинки были большими и походили, скорее, на параболические антенны, направленные в зенит. Мангровые рощи древовидных папоротников, разбросанные то тут, то здесь, были столь плотны, что напоминали с высоты пухлые пучки петрушки с базара.

Огибая парк Санатории, через речную долину вела дорога, проложенная по насыпи из необработанных глыб. Дорога соприкасалась со строением, окруженным ажурным резным забором. Ворота в этом заборе были всегда приоткрыты. Лещинский благодарил космос за то, что запах долины делал неощутимой вонь обитавших за забором фагов.

– Разорался здесь! – пробурчала Оксанка. – Лучше бы выпить принес.

– Не выпить, а попить, – в тон ей ответил Лещинский. – Следи за языком, малявка.

– А сам ты уже выпил или попил? – помахав ладонью перед носом, поинтересовалась девочка.

Лещинский, онемев от возмущения, открыл и закрыл рот.

– Я здесь временная, – отчеканила Оксанка. – Ты прекрасно знаешь, что когда-нибудь мне придется вернуться. Для меня нет места на Сфере.

– Дополнение: я тоже не уверен, что мой Путь заканчивается на Эдеме, – подхватил нудным голосом Тарбак. – У меня есть миссия, и здесь я задержался только, чтобы набраться сил и знаний. Благо Эдем для того и предназначен.

– Так! Вы оба! – Лещинскому снова пришлось повысить голос. – Никто с Эдема не бежит! Всех заберут на Сферу! Всех! Ты! – он направил палец на Тарбака. – Ты – помощник режиссера! А ты, – палец указал на Оксанку, – ты будешь играть одну из главных ролей!

Оксанка в первое мгновение опешила. На обиженной мордашке сама собой появилась улыбка. Уголки губ ползли вверх, хотя девочка прикладывала все силы, чтобы выглядеть невозмутимой.