У нее получилось, выхлестнув руку, садануть Кэтрин о стену рядом с телевизором. От удара женщина съехала на пол.

– Что ж, я уйду, – с горьким гневом сказала ее воображаемая подруга. – И я знаю, как именно это сделать. Ты когда-нибудь слышала о Расцвете? Нет? Боюсь, Кэти, в это переходное состояние входят двое: ты и я. Причем ты, в кои-то веки, в качестве дающего. Дающего свою совершенную жизнь.

Она двинулась к Кэтрин, которая теперь, прислонившись к стене, ощупью пыталась подняться на ноги. На шкафу, у нее над головой, Лиззи заприметила тяжеленную стеклянную вазу. Силы ее воли хватало, чтобы опрокинуть эту вазу, а остальное доделали бы гравитация и краткий промежуток времени, достаточный, чтобы покончить с этим узилищем.

Вскинув глаза, Уоррен увидела, что именно задумала ее гостья.

– Мама! – ахнула Иза.

Элла визжала – казалось, уже где-то далеко, в другом мире. А Иза между тем подбиралась к матери.

Видя, как ребенок изо всех сил тянется к ней, к этому сияющему центру своего мира, Лиззи замешкалась. Она увидела, как Кэтрин, зная, что ее сейчас ждет, тем не менее сочла более важным потянуться к своему ребенку.

И со всей наглядностью стало ясно: вот она, любовь, а не то, чего она все эти годы, теша себя надеждой, ждала от бывшей подруги.

Миссис Уоррен права. Ее, Лиззи, не любил никто и никогда.

Она действительно была ничем. Всегда.

Хлынул дождь, и по всей дороге через Виллидж образовалась грандиозная пробка. Через несколько минут после того, как мы с Кристиной сели в такси, я уже пожалел, что мы не отправились пешком. Крис взялась за водителя, убеждая его как-то изменить маршрут, но это было бессмысленно, и я попробовал уговорить ее сесть обратно на сиденье. Она сердито от меня отмахнулась, но вскоре поняла, что шофер все равно толком не обращает внимания на ее наезды. Как только движение более-менее задышало, я загодя позвонил Джефферсу. В трубке долгое время раздавались заунывные гудки. Я уже думал уйти со связи, когда священник все же всплыл на линии, рассеянно поздоровавшись. Я сообщил, что мы движемся в его направлении и чтобы он в ожидании нас вышел на улицу.

– Это как-то связано с Райнхартом? – уточнил он.

– Нет, – ответил я. – С Лиззи.

Голос Роберта тут же стал другим, внимательным:

– Что-то случилось?

– Я надеюсь, ничего. Мы сейчас едем в такси. Просто выйдите из подъезда.

Кристина нетерпеливо ерзала на сиденье рядом, сердито цыкая и понукая безразличный транспортный поток.

Минут через пять стало ясно, что при таком движении далеко не уедешь, и тогда мы взялись за шофера уже вдвоем, заставив его высадить нас на углу Четырнадцатой улицы и Седьмой авеню. Когда мы припустили вверх по авеню, я снова набрал Джефферса.

– Я уже здесь, – нервно сказал он в трубку. – Стою снаружи. А вы-то где?

– Перемена плана. Мы теперь пешком. Подходим к углу Восьмой.

Черные мокрые тротуары колыхались текущим потоком зонтов, под которыми раздраженные пешеходы не изъявляли решительно никакого желания быть взаимно вежливыми и уступать друг другу дорогу. Вскоре и я, утратив обходительность и достоинство, со зверской рожей проталкивался и таранил любого, кто пер мне навстречу. Местами было больновато, но не только мне.

Кристина шла впритирку сзади. Так мы добрались до конца Шестнадцатой, где улица пересекалась с Восьмой авеню, и отсюда на той стороне я увидел Джефферса, который напряженно озирался по сторонам. Улица от стены до стены гудела транспортным потоком, но здесь он был гораздо оживленней.

– Там с ним, кажется, Медж? – прищурился я, гдядя вперед.

– Слава богу! – обрадовалась Кристина. – Он сможет ее как-то образумить.

Она окликнула их через дорогу, указывая бежать вверх в сторону Восемнадцатой. Отец Роберт растерялся, но Медж уловил все с ходу (очевидно, место проживания Кэтрин было ему известно). Они устремились вверх по улице, а мы вместо того, чтобы лавировать к ним через транспортный поток, побежали по своей стороне. Здесь не было такой толкучки, как на Седьмой авеню, но люди все равно толпились довольно густо: они спешили домой, направлялись в бары и рестораны или просто искали место укрыться от дождя.

Угнаться за Меджем Джефферсу было непросто. Тот просто летел, лавируя среди пешеходов со скоростью, до которой далеко любому из людей, а не только мне. Похоже, он что-то разглядел впереди, на расстоянии.

– Нет! – закричал он на ходу. – Не-ет!

Затем Медж понесся еще быстрее, то и дело выкрикивая имя Лиззи. Вот он на всем ходу мелькнул мимо Восемнадцатой, работая руками, как поршнями. Поначалу я не смог взять в толк, почему он там не свернул, не направился к дому Кэтрин.

Затем я понял, куда именно он бежит.

Впереди на расстоянии в полквартала шатко брела Лиззи – прямо посреди проезжей части. По обе стороны от нее на скорости проносились машины. Она шла, понурив голову, и ее мокрые волосы паклей свисали на согбенные плечи.

Непонятно, зачем эта девушка шла обратно в нашу сторону. Быть может, она направилась туда вначале, а потом заблудилась и как-то случайно повернула обратно?

По ней жгутами света чиркали автомобильные фары, разноцветные огни светофоров и дорожных знаков – красные, белые, желтые, зеленые. Впечатление было такое, что брюнетка брела без четкого ориентира. Вид у нее был абсолютно потерянный – так выглядят дети-пловцы, скользящие под поверхностью озерной глади.

Медж был уже ближе. Он по-прежнему выкрикивал ее имя, но никто вокруг не замечал бегущего человека. Никому не было до него дела. При этом Джефферса пешеходы видели и шарахались перед ним с дороги – просто из соображений собственной безопасности.

Кристина пустилась бегом через следующую улицу и чуть не угодила под машину. Я, пытаясь бежать следом, увяз на проезжей части и кое-как пробирался по диагонали на другую сторону, пока окончательно не застрял на середине проезда.

– Лиззи! – выкрикнул я. – Стой там, где стоишь!

Она подняла голову, но вряд ли оттого, что услышала меня. Лицо ее было белым как мел и сочилось влагой, но не от дождя.

Ее то и дело окликала по имени Крис.

Медж, тоже с криками, вклинился в поток транспорта с другой стороны. Лиззи, по всей видимости, не слышала и его. Вряд ли она вообще понимала, где находится, и вряд ли ей было до этого дело.

Она откинула назад голову и протяжно завыла.

Никто этого не услышал. Никто в обтекающих ее по обе стороны машинах, никто на тротуарах. Только мы. Но мы были слишком медлительны – хотя будь мы и расторопней, от этого бы вряд ли что-либо изменилось.

В последний момент она нас все-таки увидела – во всяком случае, Меджа и Кристину. Увидела, но предпочла не выходить из круга своего одиночества. Видно было, как глаза девушки сузились: она собирала всю свою концентрацию, которую только могла мобилизовать напором воли, придающей ей максимальную осязаемость.