– Сейчас ты воин, – сказал Барлоу, – под покровительством господа нашего.

– Я знаю, просто я хочу сказать…, что этот тип…. Гаррисон…, не промах.

– Был. До того, как Дэнни подстрелил его.

– Но он убил Дэнни! Должно быть, он еще покажет нам, почем фунт лиха.

Кайл начал раздражаться:

– Ты же видел то место выше по тропе, где он свалился. Там было полно крови. Женщина поднималась туда, чтобы помочь ему.

– Но подкрепление….

– Забудь об этом, – сказал Кайл и прошел вперед.

Его тоже терзали сомнения, и он подумал, что был так груб с Бертом лишь потому, что хотел подавить свои тоскливые мысли.

Эдна Ванофф и Мать Грейс ждали на тропе.

Старуха выглядела больной. Глаза покраснели и ввалились, их наполовину скрывали отвисшие почерневшие веки. Она стояла ссутулившись и сгорбившись – само измождение.

Барлоу не переставал удивляться, как она до сих пор выносит этот поход. Он хотел, чтобы она осталась в хижине под охраной, – но она незаурядная женщина, обладающая для своего возраста внушительной силой и выносливостью, и все же ее неутомимость поражала. Время от времени приходилось помогать ей преодолеть тяжелый участок, а один раз он даже нес ее метров тридцать, но большую часть пути она проделала сама.

– Когда они ушли отсюда? – спросила Грейс голосом таким же сухим и безжизненным, как ее губы.

– Трудно сказать. Костер уже холодный, но в такую погоду угли остывают быстро.

– Если Гаррисон, как мы и предполагаем, серьезно ранен, они не могли далеко уйти. Мы, должно быть, наступаем им на пятки. Мы можем не торопиться и быть поосторожнее, чтобы не нарваться еще на одну засаду.

– Нет. Если они близко, надо пошевеливаться. Надо кончать с этим.

Она повернулась и, шагнув вперед, оступилась и упала.

Барлоу поставил ее на ноги.

– Я беспокоюсь о тебе, Мать Грейс.

– Все хорошо, – сказала она.

– Мать, ты выглядишь совершенно…, истерзанной, – возразила Эдна Ванофф.

– Может, немного передохнем? – предложил Берт.

– Нет! – Грейс сверлила их взглядом. – Ни одной минуты, мы не имеем права давать мальчишке ни одной лишней секунды. Я же говорила вам…, с каждой прожитой секундой его силы прибывают. Я тысячу раз повторяла вам это!

– Мать, если что-нибудь случится с тобой, мы не сможем продолжать борьбу, – сказал Барлоу.

Он весь сжался под ее испепеляющим взглядом. И голос ее приобрел тот особый оттенок, который возникал в моменты, когда ей являлось видение. Он звучал с пронзительной резкостью, от которой у Кайла кровь застывала в жилах:

– Если я упаду, вы должны продолжать без меня. Вы будете бороться. Святотатство говорить о том, что вы больше преданы мне, чем господу. Вы будете идти, пока не откажут ноги, пока не сможете больше проползти ни метра, и даже тогда вы все равно будете идти, или господь не помилует вас. Не ждите от него ни милости, ни пощады.

Если вы не оправдаете его надежд, вы пополните списки грешников, и души ваши отправятся в ад.

Случалось, речи Матери Грейс не производили на людей никакого впечатления. Некоторые не слышали в ее словах ничего, кроме напыщенной трескотни старой идиотки. Другие бежали от нее как черт от ладана, как будто она угрожала им. Третьи потешались над ней. Но Кайл Барлоу всегда сохранял почтительное смирение. И сейчас ее голос по-прежнему завораживал его.

«Но буду ли я таким же очарованным и смиренным, когда она прикажет мне убить мальчика? Или я восстану против насилия, без которого когда-то не мог жить? Нечестивая мысль».

Они оставили позади каменную нишу, направляясь вниз по оленьей тропе: Барлоу впереди, за ним Эдна Ванофф, Мать Грейс, и замыкал процессию Берт Тулли. Ветер ревел, словно трубный глас демона, и для Барлоу он был постоянным напоминанием о зловещих силах, которые даже сейчас продолжали плести паутину заговора, чтобы установить на земле свою власть.

Кристине начинало казаться, что они никогда не выберутся с этой поляны живыми.

Творилось что-то похуже бурана. Это была белая смерть: ветер дул с такой страшной силой, что составил бы конкуренцию любому урагану в тропиках, снег шел такой плотный и падал так быстро, что не было видно ни зги. Мир растворился, кошмарный ландшафт был лишен деталей, лес пропал. Кристину окружала вселенная, состоящая единственно из снега и серой мглы. Когда Джой натягивал бечевку, она уже не видела его. Это было ужасно! И хотя свет был блеклым и рассеянным, глаза ее болели от всеподавляющего сияния; теперь она поняла, что снежная слепота – не выдумка. Что они будут делать, когда придется пробираться на ощупь, вслепую пытаясь выйти к северо-восточному краю долины, следуя только инстинкту? Она знала ответ: они умрут. Через каждые тридцать шагов она останавливалась, чтобы свериться с компасом, который прятала в перчатке. И хотя она старалась строго придерживаться курса, несколько раз оказывалось, что они отклонялись в сторону, и приходилось корректировать направление.

Даже если они не собьются с пути и не заблудятся, они могут умереть здесь, если не будут двигаться достаточно быстро; она не представляла себе, что может быть так холодно; и ее не удивило бы, превратись она на ходу в ледяной столб.

Кристина болезненно переживала из-за Джоя, но он упорно шагал рядом, хотя уже давно мог бы свалиться. По иронии судьбы, аутизм при таких обстоятельствах оказался спасительным: отключившись от реального мира, мальчик оказался менее подвержен воздействию холода и ветра. Но рано или поздно стихия обессилит его. Как можно скорее надо добраться до леса, неважно, достигнут они пещер или нет. Чарли приходилось куда хуже Джоя. Он спотыкался и опускался на колени. Через пять минут ему впервые потребовалась поддержка Кристины, и он оперся на ее плечо. Минут через десять он стал прибегать к ее помощи все чаще, а через пятнадцать уже не мог двигаться самостоятельно, и они были вынуждены еще сбавить скорость и теперь еле-еле тащились.

Она не говорила им, что скоро собирается повернуть к лесу, потому что из-за ветра все равно ничего не было слышно. Если она стояла против ветра, слова застревали в горле, а когда отворачивалась, они вылетали изо рта тщедушными пушинками, разбивались на ничего не значащие слоги и уносились прочь.

Чубакка надолго исчезал из вида, и несколько раз она уже было решила, что собаки им больше не видать, но пес каждый раз возвращался, потрепанный и явно ослабевший, но живой. Шерсть его покрывала ледяная корка, и когда он возникал из снежных вихрей, то казался выходцем с того света.

Ветер почти полностью обнажил поляну, сметая снег прочь, и лишь местами оставался лежать прибитый слой в несколько дюймов толщиной, однако там, где имелись малейшие выступы, впадины или провалы, намело настоящие сугробы, часто скрывавшие под собой коварные ловушки.