Он ошалело посмотрел на двух озадаченных сотрудников и с трудом выговорил:

– Харрингтон прислал заметку?

Первый заместитель протянул ему возмутительную рукопись.

– Да, шеф. По-моему, так просто чушь.

Де Словв схватил заметку, прочел, шевеля губами, и сунул обратно.

– Не менять ни единого слова. На первую полосу, Бакси, и, черт возьми, я очень надеюсь, что Отто сделал иконографию.

– Да, сэр, но…

– И не спорь, черт тебя дери! – рявкнул де Словв. – А теперь, с вашего позволения, я пройду к себе.

Он с грохотом зашагал по лестнице, а главный заместитель редактора и его ассистент принялись мрачно перечитывать заметку Натчбулла Харрингтона. Вот как она начиналась:

«Из каких пределов взялась она, эта музыка горних сфер, из какого потайного грота или неведомого подземелья? Из какой темной пещеры? Из какого окна в рай она доносилась? Мы видели крошечную фигурку в лучах света, и музыка захлестывала нас, то утешая, то благословляя, то обвиняя. Каждый повстречался с призраками, демонами и давними воспоминаниями. Сольное выступление Слез Гриба, юной леди гоблинского происхождения, длилось не более получаса – или целую вечность, – а когда оно закончилось, тишина нарастала, ширилась и густела, пока наконец не взорвалась. Все стояли и до боли хлопали в ладоши, по лицам слушателей текли слезы. Мы унеслись куда-то, а потом вернулись, став другими и мечтая о повторном путешествии в рай, даже если по пути пришлось бы иметь дело с адом».

Главный заместитель редактора и его ассистент посмотрели друг на друга, как наверняка выразился бы Харрингтон, «в легком недоумении». Наконец заместитель проговорил:

– Кажется, ему понравилось.

Прошло три дня. Весьма насыщенные для Ваймса. Нужно было вновь ловить ритм – точнее сказать, выйти из одного и войти в другой, в то время как оба маятника не переставали качаться. Столько бумаг, которые надо прочесть! Столько бумаг, которые надо отодвинуть в сторону! Столько бумаг, которые надо передоверить! Столько бумаг, по поводу которых надо сделать вид, что он их не получал, и, возможно, они съедены горгульями…

Но сегодня в Продолговатом кабинете патриций Ветинари был близок к ярости. Впрочем, это понял бы только человек, хорошо его знавший. Патриций побарабанил пальцами по столу.

– «Снаркенфагистер»? Не сомневаюсь, что она сама выдумала это слово!

Стукпостук осторожно поставил на хозяйский стол чашку кофе.

– Увы, сэр, оно и правда существует. В Ничегофьорде оно означает изготовителя мелких, но необходимых вещиц, как-то: затычек, комнатных крючков для одежды, укороченных трубочек для коктейлей, если кто не любит высокие бокалы. Это слово имеет скорее исторический интерес, поскольку в ходе утренних изысканий я обнаружил, что последний известный снаркенфагистер умер двадцать семь лет назад в результате странного несчастного случая с участием точилки для карандашей. Кстати говоря, насколько мне известно, ваша составительница кроссвордов сама родом из Ничегофьорда.

– А! Здесь ты прав. Длинные зимы, сидение у очага и чудовищное терпение. Но она держит зоомагазин на Пеликуньем спуске! Собачьи ошейники! Корм для кошек! Мотыль! И такая изворотливость! Такая ловкость! Такой словарный запас! Снаркенфагистер!

– Ну, сэр, она же главный поставщик кроссвордов для «Таймс», так что, наверное, это вполне естественно.

Патриций Ветинари успокоился.

– Один по горизонтали, один по вертикали. Она победила, а я зол. Как тебе известно, я очень редко злюсь, Стукпостук. Холодное, пусть и циничное, бесстрастие, – моя сильная сторона. Я могу изменить судьбу наций, но на каждом шагу меня обходит женщина, ничем не примечательная, кроме как сочинением кроссвордов!

Стукпостук кивнул.

– Да, сэр, и на этой ноте – и с вашего позволения я ее немного потяну – позвольте напомнить вам, что командор Ваймс ждет в другой комнате.

– Да? Ну так поскорей впусти его.

Ваймс вошел, почти безупречно отсалютовал и остановился по стойке смирно.

– А, ваша светлость, приятно видеть, что вы наконец вернулись. Как прошел отпуск, не считая незаконных действий, импровизированных облав, драк, погонь на суше, на море и на пресной воде, недозволенных расходов и, разумеется, испорченного воздуха в домах у сильных мира сего?

Ваймс неотрывно смотрел куда-то чуть выше головы патриция.

– Разрешите поправку, милорд. Воздух я не портил, разве что в носу поковырял.

– И, разумеется, это было необходимо? – сухо поинтересовался патриций Ветинари. – Ваймс, в последние несколько дней из-за вас через мои руки прошло огромное количество бумаг. В одних случаях адресаты требуют вашу голову на блюде, в других проявляют бо́льшую осмотрительность, поскольку сидят в тюремной камере и пребывают в смертельном ужасе. Позвольте мне кое-что прояснить, ваша светлость, а именно, что закон не имеет обратной силы. Иначе никто из нас не был бы в безопасности. Лорд Ржав-младший, возможно, совершил – и даже несомненно совершил – множество дурных поступков, но при действующем законе порабощение гоблинов не считается преступлением. Впрочем, полагаю, недавние разоблачения касательно его иных предприятий изрядно подпортят молодому человеку репутацию. Вы, возможно, этого не знаете, Ваймс, но в обществе такие вещи бывают хуже тюремного заключения – даже хуже смертного приговора. Сейчас у юного Эмбриона Ржава мало друзей. Надеюсь, вас это хоть немного порадует.

Ваймс промолчал. Он подумал: «Шар в лузе».

Ветинари сердито взглянул на него и продолжал:

– Я получил красноречивое послание от лорда Ржава-старшего, который умоляет сохранить его сыну жизнь, если не свободу, и признает, что тот втоптал семейную честь в грязь, – патриций вскинул руку. – Его светлость – старик, а потому, Ваймс, если вы намеревались сказать «еще глубже», я настоятельно прошу проявить милосердие. Его светлость очень хочет избежать скандала. А теперь могу ли я услышать вашу точку зрения?

– Да. Скандал уже случился, сэр, и не единожды, – холодно отозвался Ваймс. – Эмбрион Ржав торговал живыми, дышащими, мыслящими существами. Многие умерли!

– Опять-таки, Ваймс, я вынужден напомнить, что закон не обращают вспять.

– Возможно, – ответил Ваймс, – а как насчет молодых троллей, которые попробовали эту дрянь? Время тоже не обратишь вспять.

– Заверяю вас, Ваймс, закон не останется в небрежении, и, раз уж вы спросили, в данный момент я веду переговоры с королем троллей, который требует – требует от меня – от меня, Ваймс! – чтобы молодого лорда Ржава передали ему для допроса касательно производства и распространения смертельных тролльих наркотиков. Разумеется, по тролльим законам бедолагу казнят, и я с прискорбием признаю, что в нынешний момент, учитывая сложности человеческой, тролльей и гномьей политики, это может иметь далеко идущие последствия, а потому с точки зрения интересов города, боюсь, выдать Эмбриона было бы ошибкой. Мне приходится улаживать эту проблему, и, поверьте, понадобится немалое «кви», чтобы достигнуть «про кво». А сейчас всего лишь половина десятого утра!