но Таня подсчитала, что пару тонн только золота в год… для начала. А рельсов с этого завода хватит чтобы аж до Игарки дорогу за пару лет протянуть. Через плотину Курейской ГЭС как раз.

— Это она неплохо придумала. Но я все же не пойму: а ей-то это зачем? Она ведь себя даже советским человеком не считает…

— Она не считает, что мы правильную экономику строим. То есть строим-то мы именно то, о чем ей Решатель поведал, но у нее свое мнение появилось. Я с ней об этом постоянно разговариваю, спорю.

— И что?

— Мне ее выводы понравились. Она говорит, что законы у нас для развития экономики самые правильные, просто далеко не всегда они исполняются. А иногда о них вообще просто не вспоминают, и это очень плохо.

— А как, по ее мнению, должно быть хорошо?

— Лаврентий же говорил: она не рассказывает, она показывает. Вот ты когда последний раз в Туруханске был?

— Да уж больше сорока лет назад.

— Будет время — съезди, вспомни молодость. В поселке аэропорт шикарный, дома многоэтажные, сейчас вообще микрорайон строится. Тебе понравится.

— Вряд ли время выкроить получится.

— Ну и не надо, там вроде уже местную телестудию оборудовать собираются и фильмы о родном крае снимают. Попрошу — привезут, посмотришь. Или сам попроси…

Микрорайон — это такое новое понятие в архитектуре возникло. В советской городской архитектуре. Сейчас этим термином стали называть небольшой район города, обычно от двенадцати до двадцати гектаров, застроенный трехэтажными в основном жилыми домами, с детским салом, школой, поликлиникой (причем школы строились почти всегда четырехэтажные), и с местной «архитектурной доминантой» в виде «сталинской высотки», в которой располагались все районные организации, магазины (кроме продуктовых, которые старались размещать все же в домах «в шаговой доступности»), библиотеки и кинотеатры (то есть часть здания как бы являлась местным «дворцом культуры». Первый такой «микрорайон» был выстроен в Вязниках, когда в городе начала строиться вторая очередь автозавода — и там ограничились «высоткой» в двенадцать этажей. А затем почин быстро распространился — и в Сальске высота её уже слегка превысила московскую гостиницу «Ленинградская» (а в здании и городскую гостиницу тоже разместили). То есть этажей в Сальске поставили семнадцать, но шпиль взгромоздили большой. А в Волгодонске уже в трех «микрорайонах» поставили высотки от двадцати двух до двадцати четырех этажей…

Правда, «гонку вверх» директивным порядком отменили, так что в среднем по стране «высотки» были в основном шестнадцатиэтажные — но опять-таки не потому, что «запрещено», а потому что с нужными стройматериалами архитекторов стали резко ограничивать. Дома-то ставились бетонные, а как раз с высокопрочными бетонами стало напряженно. Но не потому, что «люди перебьются», а потому, что высокопрочный бетон практически весь шел на строительство ГЭС.

ГЭС, которых строилось много, но еще больше намечалось выстроить На осеннем заседании Совмина подробно рассматривалось предложение Ленгидэпа о строительстве Нижнетунгусской ГЭС. Когда-то, еще до войны, в среде гидростроителей уже бродили «смутные идеи», а как раз летом пятьдесят восьмого они оформились в нечто, годное для обсуждения. И представлял проект академик Веденеев:

— Мы уже обсудили с товарищем Кржижановским возможность вывода энергии с Нижней Тунгуски в район Лесосибирска. Это даст огромный толчок к развитию промышленности на юге Красноярского края, в самом Лесосибирске Госпланом предлагается возвести средних размеров металлургический комбинат…

— Средних размеров — это сколько? — поинтересовался академик Бардин. Он хорошо помнил свои визиты в Муром, по результатам которых в стране уже пять «небольших» металлургических заводов производили стали методом прямого восстановления железа. Производящих по миллиону тонн стали в год. И прекрасно знал, сколько электричества потребляют эти заводы.

— Товарищ Струмилин, исходя из мощностей… планируемых мощностей Коршуновского ГОКа, предлагает комбинат на два миллиона тонн стали, такой можно выстроить как раз к завершению строительства ГЭС на Нижней Тунгуске. Но в любом случае металлурги возьмут лишь малую часть мощности, так что электричества хватит на весь край и, как обещает Глеб Максимилианович, в случае каких-либо неприятностей вроде резких похолоданий или аварий на других станциях, можно будет по линиям ЕЭС дать энергию даже в Европейскую часть страны. Ведь линии с Ангары уже большей частью построены, а в ближайшей пятилетке Братский ТПК будет связан с Южной Сибирью и Уралом линиями, позволяющими передавать электричества вдвое больше, чем там производится.

— Хорошо, а теперь ваши подсчеты по строкам строительства и затратам.

— Сроки — не менее десяти лет, все же объемы строительства будут на самом деле грандиозными, а очень многое можно будет там строить только в теплое время года. Затраты — если рассматривать только саму ГЭС и основные ЛЭП на юг — в пределах двадцати пяти миллиардов рублей.

— Надо строить, — шепнул Сталину на ухо Струмилин, — электричества с этой станции хватит на всю программу орошения Юга. И на промышленность там останется немеряно, все же двенадцать гигаватт!

— Которые потребуется передать не три-четыре тысячи километров!

— В следующем году заработает Братский алюминиевый, проводов нам хватит, а два с половиной миллиарда в год — это терпимо.

— Здесь миллиарды, там миллиарды…

— Таня найдет, где деньги взять.

— Таня? Опять Таня? А мы?

— Я оговорился: мы найдем. В кармане у Тани…

— Клоун. Ладно, завтра отдельно обговорим, а пока…

— А пока проект нужно утвердить. В любом случае они еще все следующее лето будут только исследования на местности проводить, так что если что — отменить его успеем без особых потерь.

Через неделю после заседания Совета министров Сталин, отловив товарища Серову в Москве, задал ей несколько вопросов:

— Таня, я не совсем понимаю некоторые ваши действия, и это меня беспокоит. Вы не могли бы кое-что все же объяснить… словами?

— Постараюсь, спрашивайте.

— Один вопрос несколько… то есть я не могу понять, почему вы вдруг так плотно занялись железными дорогами в сторону Тунгуски, добычей там полезных ископаемых…

— Это очень просто: в тунгусском угле для химика много интересного. Причем извлечь это интересное гораздо проще, чем, скажем, из нефти и ли природного газа. Да, то, что получается после коксования этого угля — нечто невообразимое, и годится лишь в качестве не самого хорошего топлива, например для электростанций. Но этот уголь и в исходном виде больше ни на что не пригоден. То есть тот, который я попросила артельщиков добывать, непригоден, хотя там есть и очень хороший уголь. Но мне для химии нужен как раз плохой, а еще мне нужна и зола из этого угля, так что его возить в европейскую часть страны всяко придется. Но часть можно и на месте использовать: там, кроме угля, есть очень забавные месторождения полиметаллические. Наши геологи очень хорошо поработали, уже таких нашли немало. В основном довольно бедные и небольшие, так что создавать на месте горно-обогатительные комбинаты смысла нет, а вот просто в руде покопаться… Не знаю, вы уже в курсе — я только Станиславу Густавовичу говорила — артельщики только золота тонны две в год там получать будут. Тонн двести серебра, урана под сотню тонн, меди уже тысячи тонн. Ну и, причем в качестве буквально отхода, под сотню тысяч тонн отличной легированной стали. Это только две довольно небольших артели добудут…

— Но почему вы все стараетесь передать артелям?

— Я просто четко исполняю законы Советского Союза. Я ведь врач, а задача любого врача — если не вдаваться в детали — сделать жизнь людей счастливее. Причем что такое счастье — это люди уже сами решают. Если я знаю, как помочь им в достижении счастья — я это делаю, просто иногда пути к счастью — такие замысловатые…

— И вы считаете, что сто тысяч тонн стали сделает людей счастливее?

— Ну разве что чуть-чуть. Но кроме этих тонн железа с Тунгуски пойдет — после соответствующей работы, конечно — теплая и удобная одежда, которую сошьют из лавсановых тканей, у людей на столе появятся вкусные и полезные продукты — которые уже есть, но их еще слишком мало, мощнейшие медицинские препараты. Они — благодаря тунгусским артелям — просто появятся чуть пораньше, окажутся чуть подешевле. Прозвучит, наверное, глупо, но все это можно и иными способами сделать — но получится позже и дороже, а людям счастье хочется получить уже сейчас.

— И поэтому вы никому ничего не говоря делаете какую-то непонятную работу…

— Я ничего не делаю. Я всего лишь слежу за тем, чтобы людям, которые